Напротив, в России периода президентства Владимира Путина парламент был доведен до состояния почтительной покорности и зависимости. До этого система породила серьезный конфликт законодательной и исполнительной власти, в котором Борис Ельцин использовал для усмирения своих самых непримиримых противников танки и снаряды (эта экстремальная версия «сильного лидерства» практически не вызвала даже намека на критику со стороны большинства правительств Запада). На деле это стало роковым шагом к реставрации правления «твердой руки», и Россия двинулась в сторону большего авторитаризма. Выбор Путина в качестве преемника Ельцина лишь укрепил уже зародившийся тренд[224]. Помимо прочего, это заставляет вернуться к старому вопросу о причинно-следственных связях — действительно ли лидеры и политические элиты в странах с традицией авторитарного правления выбирают президентско-парламентскую систему с сильным креном в сторону президента, что приводит к чрезмерной концентрации полномочий у главы исполнительной власти. Не следует излишне полагаться на внешний вид институтов. Российская традиция персонализации власти, разумеется, предполагала, что, уступая президентство своему протеже Дмитрию Медведеву на четырехлетний срок и переходя на позицию премьер-министра, Путин на самом деле оставался сильнейшей фигурой этого тандема[225]. Он остался начальником, а Медведев — подчиненным, и это понимали все.
Лидеры всегда действуют в исторически обусловленных политических культурах. В своем руководстве они не могут полагаться исключительно на разум и логику, но должны уметь апеллировать к эмоциям и делиться с окружающими самосознанием своей партии или объединения. К немногочисленным лидерам — представителям государственной власти, почтение и восхищение перед которыми передается из поколения в поколение, относятся те, кто смог привить всей стране понимание цели, заложить фундамент обстановки взаимного доверия и предложить ви́дение, далеко выходящее за рамки повседневности. При этом и в демократиях, и даже среди авторитарных режимов есть много различных способов руководства. Личность и взгляды лидера значат очень многое, а некоторые лидеры значат намного больше по сравнению со всеми остальными. Это не означает, что чем больше власти сосредоточено в руках лидера, тем эффективнее его руководство и замечательнее его личность. Другими словами, из этого не следует, что оптимальным образцом для руководителя исполнительной власти является лидер-начальник. В следующих главах я остановлюсь на этом более подробно.
Глава 2
Демократическое лидерство: мифы, силы, способы
Уже на второй странице предисловия к своим мемуарам Тони Блэр спешит заявить: «я три раза выигрывал всеобщие выборы»[226]. И добавляет ниже: «Политологи и действующие политики любят порассуждать о том, как те или иные тенденции скажутся на результатах голосования (причем очень часто их предположения оправдываются), но обычно им бывает свойственно приуменьшать значение лидера»[227]. Действительно ли это «приуменьшение» или специалисты просто понимают, что некоторые политические лидеры далеко не настолько важны, как это представляется им самим? Если лидеры и все остальные считают, что им принадлежит решающая роль в победе на выборах, это скажется на том, как будет работать правительство. Руководители, воспринимающие такую победу в большей степени как личный триумф, а не заслугу всей партии, обычно склонны считать себя вправе сконцентрировать власть в собственных руках. Приведенные цитаты из Тони Блэра (которые можно дополнить его многочисленными высказываниями в интервью) заставляют задаться двумя вопросами. Первый, наиболее важный — вопрос общего плана: на самом ли деле избиратели стран парламентской демократии голосуют за (или против) лидеров той или иной партии? Президентская система, где глава исполнительной власти избирается прямым голосованием граждан — вопрос отдельный. Второй вопрос более конкретен: насколько оправданно использование Блэром местоимения первого лица единственного числа, когда он говорит о победах лейбористов на всеобщих выборах в Великобритании в 1997, 2001 и 2005 годах?
Вопрос оценки деятельности демократических лидеров после выборов еще более важен, чем оба вышеупомянутых. Действительно ли главы правительств демократических стран стали за последние годы авторитарнее? Оправданны ли призывы предоставить больше полномочий людям во главе исполнительной власти? Или все же лучше поговорить о коллективном руководстве, при котором авторитетные деятели политической партии контролируют те или иные вопросы исполнительной власти, но в важных вопросах обращаются к поддержке партийного руководства, которому подотчетны (наряду, разумеется, с подотчетностью парламенту и, в конечном итоге, избирателю)?
224
Elgie, Там же, pр. 51–152. Политологи используют термин «премьерско-президентская» республика для систем, в которых премьер-министр и кабинет подотчетны только законодательному органу, и «президентско-парламентская» для разновидности президентско-парламентского строя, при котором премьер-министр и кабинет подотчетны
225
Lilia Shevtsova and Andrew Wood,