Въ ближайшемъ къ сценѣ бенуарѣ, съ правой стороны, почти рядомъ съ занятыми нами креслами, сидѣла, лицомъ въ сценѣ, дѣвушка, которую до сихъ поръ я, передавая слова Кемскаго, безцеремонно называлъ Наденькой; пора назвать ее, согласно съ приличіями, полнымъ ея именемъ: сидѣла Надежда Павловна Чемисарова. Въ глубинѣ ложи стоялъ, опершись о стѣнку, ея отецъ. Наружность его мнѣ очень понравилась, хотя мало отвѣчала тому образу, который я составилъ себѣ о немъ послѣ разсказовъ Кемскаго. Въ немъ ничего не было генеральскаго, даже военнаго, кромѣ развѣ густыхъ сѣдыхъ усовъ и откинутой нѣсколько назадъ головы, — слѣдъ долгоносимаго высокаго мундирнаго воротника. Черный партикулярный сюртукъ, съ едва замѣтною Георгіевскою ленточкой въ петлицѣ, свободно обнималъ его почти юношескій станъ. Росту онъ былъ средняго, худощавъ, но вся его особа носила печать какой-то сознательной и безпощадной силы. Сухія очертанія его черепа были чрезвычайно благородны. Съ перваго раза чувствовалось въ этомъ человѣкѣ присутствіе того, чему доморощенные наши современные нивелеры придумали названіе бѣлой кости и надъ чѣмъ они издѣваются съ ожесточеніемъ весьма сомнительнаго свойства. Онъ глядѣлъ впередъ безцѣльно, съ полнымъ равнодушіемъ, повидимому, и къ музыкѣ, и ко всему окружающему.
Кемскій между тѣмъ тщетно усиливался заставить магнетизмомъ воли обернуться въ нему лицомъ красавицу, одну роскошную косу которой онъ могъ видѣть съ своего мѣста. Онъ не выдержалъ и вышелъ изъ креселъ въ ту минуту, какъ взвилась занавѣсь и послѣдніе аккорды увертюры замирали подъ громомъ рукоплесканій.
Онъ тихо вошелъ въ ложу Чемисаровыхъ. Старикъ слегка повернулъ голову и, узнавъ его, указалъ рукой на остававшееся свободнымъ мѣсто впереди ложи. Это было, видно, сверхъ всякихъ ожиданій Кемскаго; онъ сѣлъ съ просвѣтлѣвшимъ лицомъ противъ Надежды Павловны.
Прежнею безцвѣтною улыбкой улыбнулась она, увидѣвъ его. Онъ живо наклонился къ ней, что-то шепча и глядя на нее съ безконечною нѣжностью; но это продолжалось не долго. Надежда Павловна приподняла обѣими руками тяжелый бинокль и навела его на сцену.
Кемскій отодвинулся отъ нея, нахмурясь.
Изъ глубины ложи скользнулъ по дочери взглядъ старика Чемисарова и снова безцѣльно заблуждалъ по залѣ. Замѣтилъ ли онъ ея безучастіе къ моему бѣдному пріятелю, извѣстна ли ему была ея причина, — ничего не сказалъ этотъ взглядъ, холодный и неуловимый, какъ блескъ стали….
Въ началѣ перваго антракта Кемскій вернулся во мнѣ.
— Пойдемъ, сказалъ онъ, — я тебя представлю Павлу Васильевичу.
— Сдѣлай одолженіе.
Ми вошли въ ложу. Кемскій назвалъ меня. Чемисаровъ подалъ мнѣ руку.
— Я вашего старика зналъ; честный былъ человѣкъ, сказалъ онъ мнѣ съ перваго слова.
Я поклонился.
— Вы, говорятъ, усердствуете на службѣ? спросилъ онъ затѣмъ, съ какимъ-то двусмысленнымъ выраженіемъ и дергая себя за ухо.