Грустное выражение исчезло с лица Роберта, уступив место презрению и недоброжелательству.
— Там его уже ждала его молодая воспитанница, леди Исабель. Спустя столько времени, сколько понадобилось ей, чтобы запрокинуться на спину и задрать повыше юбки, так что он сумел вскарабкаться на нее, она забеременела. Из чувства долга, а кое-кто говорил, что и по любви, он женился на ней. Потом она потеряла ребенка. С тех пор она ни разу не понесла и, как я слышал, совсем охладела к ласкам однорукого мужа. Может статься, что всех радостей между ними и было, что до венчания, да вот теперь еще вдовья часть ей причитается.
— Разве под его опекой она не имела собственных земель?
— Почему же. У нее было достаточно, чтобы кто-то захотел на ней жениться. Но это замужество дало ей, без сомнения, гораздо больше, чем она принесла в него сама. Признаюсь, одна мысль, что фальшивой страстью она затащила доброго сэра Джеффри в постель только для того, чтобы после свадьбы от него отвернуться, до сих пор вызывает во мне гаев. Продажная девка в Лондоне, пожалуй, честнее отработала бы деньги, данные ей за услуги.
Томас увидел, как в глазах собеседника вспыхнули злые огоньки, и почел за лучшее переменить тему.
— Мне все же кажется, что вы будете счастливы с дочкой лорда. По сравнению с мачехой она держит себя куда более прилично. Наверное, пошла в мать?
Злость в глазах Роберта угасла, уступив место другому чувству, которого Томас не смог разглядеть в сумраке приближающейся бури.
— Насколько я ее помню, леди Юлиана была жизнерадостным ребенком. Даже Генри, бывало, смеялся ее не по возрасту остроумным шуткам и веселым забавам. А впрочем, Джордж говорил мне, что после смерти матери и скоропалительной женитьбы отца ее веселость исчезла без остатка. Он боится, что ее больше не привлекает замужество.
— Уверен, если кому-то это по силам, вы, Роберт, заставите ее иначе взглянуть на радости супружества.
Томас повернулся с намерением ободряюще хлопнуть нового друга по плечу, но замер на полпути, увидев его лицо. Переводя взгляд с одной на другую, Роберт смотрел на женщин, шедших по двору к обеденному залу. Глубокая печаль, сквозившая в его глазах, заставила Томаса усомниться, была ли скорбь леди Юлианы тому причиной, или что-то совершенно иное делало его несчастным.
Неожиданно раздался сердитый крик, который вывел Томаса из задумчивости, и он, обернувшись, увидел, как через двор, вдогонку за своими мачехой и сестрой, быстрыми шагами устремился Генри.
Сэр Джеффри снова закричал, приказывая сыну остановиться, но молодой человек только ускорил шаг.
От недоброго предчувствия тело Томаса содрогнулось, как от озноба. Неужели Генри не слышал, что кричит ему отец?
Догнав женщин, Генри грубо схватил леди Исабель повыше локтя и, повернув голову, с диким вызовом воззрился на отца.
Сэр Джеффри крикнул еще раз, теперь веля сыну оставить женщину в покое.
Генри не отпустил мачеху. Вместо этого он неловко обхватил ее и притянул к себе. Он продолжал смотреть на отца, и от триумфа его щеки пылали ярче, чем раньше от ледяного ветра. Затем быстро наклонил голову к сопротивлявшейся женщине. Она пыталась спрятать от него лицо.
Охваченный ужасом Томас не мог понять, хочет он поцеловать или укусить ее.
Роберт шагнул вперед.
Леди Юлиана схватила брата за одежду.
Сэр Джеффри зарычал от бешенства. Быстрее, чем можно было ожидать от человека, в чьей бороде столько седины, отец бросился на сына, как дикий зверь на добычу. В мгновение ока он был уже рядом с ним. Схватив Генри левой рукой за плечо, сэр Джеффри резко развернул его, а потом со всего размаха ударил по лицу тыльной стороной ладони.
Леди Исабель, освобожденная этим яростным натиском, покачнулась и упала бы, если бы ее не подхватила Юлиана.
Генри повалился на снег, кровь ручьем хлынула из его носа, заливая подбородок и стекая в желтую от мочи слякоть.
Единственной рукой схватив наследника за плащ и подтянув к себе, сэр Джеффри плюнул ему в лицо и швырнул обратно в грязь. Потом, коротким движением ноги пнув Генри в пах, отвернулся и оставил сына корчиться на мерзлой, покрытой нечистотами земле.
Томас поморщился, потом шагнул к человеку, извивавшемуся в грязи. Генри, возможно, с лихвой заслуживал наказания за свою грубую выходку, но сэр Джеффри поступил с ним жестоко. Неожиданно Томас почувствовал, как чья-то рука схватила его за рукав и мягко, но непреклонно потянула назад.
— Оставьте его, — сказал Роберт, в его голосе слышалась насмешка, а взгляд был тяжелый, словно налитый свинцом, — он получил только то, что заслужил.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Поеживаясь от холода, Томас торопливо шел по каменной галерее к спальне Ричарда. Даже под защитой стен было лишь чуть теплее, чем на улице. Пробирающий до костей ветер проникал в переходы замка через окна с деревянными ставнями и бойницы с легкостью, какая не снилась вражеским солдатам, и ни горячее вино с пряностями, которое он только что пил, ни плотная шерстяная ряса не могли всерьез прогнать холод. Когда он с открытого двора вошел под своды замка, его ноги после ледяной каши ничего не чувствовали. Теперь, когда способность ощущать вернулась, они горели огнем. Бормоча себе под нос, Томас ругался на чем свет стоит, обхватив себя руками за плечи и дрожа всем телом. Что ни говори, а чувствовал он себя прескверно.
Пускай Тиндал и Восточная Англия были безлюдной пустыней, а тамошние жители — неприветливыми от сырости и угрюмыми от тяжелых серых облаков, давящих и не дающих душе человека воспарить к небесам, там не было ничего похожего на этот пронизывающий холод. Перед самым путешествием сестра Анна предупреждала его об этом. Она говорила, что, если не беречься, тело от мороза становится черным как уголь, и тогда человек сгнивает заживо. С трудом ковыляя на горящих от боли ступнях, Томас тряхнул головой. Ему совсем не хотелось смотреть, какого они стали цвета.
Этот северный холод, а вдруг человеческие души точно так же чернеют от него, как тела? Как иначе объяснить сцену между Генри и сэром Джеффри? Да, сын повел себя грубо, но отец ответил ему откровенной злобой. Хотя собственный отец Томаса редко ласкал детей и быстро про них забывал, он никогда не был жестоким. Иной раз он мог на них наорать, но никогда, насколько помнил Томас, граф не ударил никого из своих отпрысков, сколь бы велики ни были их провинности. Но, надо сказать, ни он сам, ни кто-то из его единокровных братьев никогда не пытался оскорбить очередную жену отца.
Что заставило Генри наброситься на мачеху? Первой мыслью Томаса было, что леди Исабель может иметь какое-то отношение к смерти валлийца. В конце концов, ведь Генри кричал, что он не виноват, что лошадь слуги выскочила прямо перед ним. А если предположить, что это леди Исабель заставила лошадь валлийца рвануться вперед, а потом промолчала, когда всю вину свалили на пасынка, огревшего животное хлыстом? Что, если ему больше ничего не оставалось делать? И он не может доказать, что зря его обвиняют в преступном легкомыслии?
Еще могло быть так, что во время прогулки леди насмехалась над ним, над тем, какой он мужчина, если предпочел общество женщин охотничьим забавам. Из того, на что намекал Роберт и что Томас видел своими глазами, можно было решить, что этой леди нравится заманивать охотников в любовные сети. Может быть, нынешним утром, затеяв со своим пасынком такую игру, она не заметила, как зашла слишком далеко?