Теперь ответ отца. По первому впечатлению, произведенному им на Томаса, это был выдержанный человек, вежливо разговаривавший с конюшим и нежно погладивший свою лошадь. И вот, почти сразу же, этот рыцарь показал себя с другой стороны, явив самую черную злобу. Ему вспомнились слова сэра Джеффри — пожелание, чтобы сын горел в аду вместе с валлийцем. Какой отец станет желать такое сыну? Конечно, тут могли быть подробности, которых Томас не знал. Например, дружба Хьювела с владетелем Вайнторпа. Можно предположить, что за долгие годы Хьювел стал любимым спутником сэра Джеффри, которого тот, бывая в Вайнторп-Касле, всегда брал с собой, отправляясь куда-нибудь верхом, и гибель любимца вызвала такой прилив злобы. Но так проклинать сына, а потом бить его ногой в пах?
Монах покачал головой. Пусть валлиец был любимым товарищем рыцаря, а Генри совершил какую-то глупость, которая привела к смерти слуги, — этого, конечно, было недостаточно, чтобы навлечь на его голову подобные проклятия или дать повод к столь странной сцене между сыном и отцом. Да, между сэром Джеффри и лордом Генри должно быть пролегла глубокая трещина, что-то гораздо более жгучее, чем понятное раздражение отца, когда старший сын выказывает неповиновение. Ведь и вправду, большинство отцов не пинает сыновей сапогами только из-за того, что те повели себя грубо. Точно так же большинство сыновей, желая продемонстрировать свою независимость от отца, не прибегает как к средству к оскорблению мачехи.
Даже с виду добрый Роберт тем не менее не осудил поступка сэра Джеффри, и это не давало Томасу покоя. А как понять откровенную враждебность, с которой Роберт относился к Генри? Что этот человек сделал Роберту, что тот так улыбался, глядя на его боль и унижение? Конечно, покойный валлиец был слугой барона Адама, которого тот высоко ценил, а еще товарищем старшего брата Роберта. Достаточная это была причина или нужно было копать еще глубже? Если бы это на самом деле был несчастный случай, то каким бы легкомысленным ни был вызывавший его поступок, он дал бы повод к скорби, но не к подобной ненависти.
Точно так же брат его настоятельницы не казался Томасу человеком, который, повзрослев, стал бы помнить детские обиды. Но ведь он сказал, что не хочет, чтобы в отношении его нелюбви к Генри была какая-то неясность. Не произошло ли между ними в последнее время чего-то еще, или у Роберта были основания думать, что смерть Хьювела не случайность?
Томас решительно тряхнул головой.
— Хватит, — пробормотал он, — я здесь всего лишь гость, и все это меня не касается.
Хотя его любопытство было возбуждено, он решил, что, какие бы причины ни стояли за событиями этого утра, лучше будет предоставить участникам самим разбираться в них.
Когда Томас подошел к комнате, где лежал больной мальчик, он уже выкинул из головы утренние происшествия и обратил блуждающую мысль к более веселым предметам. Ему не терпелось поскорее рассказать малышу об игрушечной лошадке, которую он собирался для него сделать. Томас настолько воодушевился идеей, что не заметил, как порозовели щеки няньки, когда он чуть не столкнулся с ней в дверях.
— Дядя Томас! — радостно закричал Ричард, лишь только монах вошел в комнату.
Томас почувствовал, как от облегчения при виде широкой улыбки на лице мальчика слезы навертываются на глаза, но, сдвинув брови, постарался изобразить приличествующее строгое выражение.
— Не «дядя», а «брат», — поправил он, осторожно опускаясь на толстую перину и беря маленькую ручку в свои. Лицо Ричарда осунулось, но на щеках уже появились признаки здорового румянца, а синие глаза блестели.
— Но ты ведь мне не брат? Да? — спросил шестилетний мальчик, наморщив лоб со всей доступной для своего возраста серьезностью.
— Нет, но…
— Тогда вы — дядя, — сестра Анна положила руку Томасу на плечо и слегка сжала. Он понял и замолчал.
— Когда папы уходят воевать, — продолжила она, — дяди должны давать своим племянникам разные задания, проверяя их доблесть. Например, выпить горькое лекарство. Братьям для этого не хватает лет и власти.
Она наклонилась к кровати и погладила светлые волосы Ричарда. Ее ласка заставила мальчика покраснеть от смущения.
— Точно, этим мы и займемся, — сказал Томас, чувствуя, что долго изображать строгость ему не удастся и губы вот-вот расплывутся в улыбке. — Ты последовал примеру сэра Гавэйна и выпил горькое питье, как подобает доброму и верному рыцарю?
Ричард изо всех сил закивал головой. Томас искоса взглянул на сестру Анну, которая подтвердила еле заметным кивком.
— Тогда тебя ждет награда, — сказал он, делая вид, что глубоко задумался, и положенное время пробыв в молчании. — Что ты скажешь насчет того, чтобы получить в свое полное и нераздельное владение превосходную игрушечную лошадку? Может она послужить достаточной наградой за твою доблесть — лошадка, на которой можно будет скакать по коридорам и на бастионах, когда ты поправишься и больше не нужно будет принимать противные лекарства? Как ты думаешь, это подойдет?
Мальчик обеими руками ухватился за руку Томаса и с неожиданной силой подтянулся, сев на кровати.
— Когда, дядя? Когда? Когда?
Несмотря на слабость после недавней лихорадки, Ричард принялся прыгать на кровати.
Томас положил руки на плечи мальчика, веля ему сесть.
— Терпение! Коня сначала нужно обучить, чтобы он заслуживал такого доблестного рыцаря, как ты. Обещаю тебе, что скоро ты его получишь.
— Он будет черным как ночь?
— Думаю, это можно устроить.
— А у него будут налитые кровью красные глаза?
Томас помолчал.
— Послушай, а у сэра Гавэйна лошадь с красными глазами или с большими коричневыми, как у того коня, на котором твой дядя Роберт ездит на охоту?
Мальчик на минуту задумался.
— Наверное, с коричневыми будет лучше.
— И с белой гривой?
— Да! И с кожаными…
Анна опустила руку на голову Ричарда:
— А ты разве не хочешь, сын мой, чтобы кое-что стало для тебя сюрпризом? Это, без сомнения, будет очень красивая лошадь — неважно, какая у нее будет сбруя. Стоит подождать.
Мальчик наморщил лоб, изо всех сил стараясь выглядеть старше. Когда это у него не получилось, он засиял радостной улыбкой со всей беспечностью юных лет.
— Я подожду, дядя Томас. Так ведь нужно.
Если он и сомневался, то не больше мгновения.
— А сейчас ты мне расскажешь сказку?
Томас встал и кивнул Анне, чтобы она шла за ним.
— Расскажу, но сперва мне нужно обсудить с нашей дорогой сестрой кое-какие скучные вещи, лишенные всякого интереса для такого рыцаря, как ты. Ты не посидишь тут минутку, пока мы с ней поговорим?
— Да, дядя. Но, пожалуйста, побыстрее. Ладно?
Когда дверь в комнату мальчика закрылась, Томас повернулся к Анне и усмехнулся:
— Как я в роли новоиспеченного дядюшки?
— Замечательно, честное слово! — Анна засмеялась. — Наша леди, думаю я, удивится, когда узнает, что у нее стало на одного брата больше. Но она вряд ли будет против нового родства.
Она коснулась его руки выше локтя, и ее улыбка из веселой сделалась нежной:
— Мальчик просто расцветает, брат, когда вы к нему приходите. Он быстрее всего поправляется в вашем присутствии.
— Значит, ему и дальше будет становиться лучше?
— Он крепнет с каждой минутой, — ответила она, прислушиваясь к каким-то звукам, доносившимся из-за закрытой двери. — Если вы сейчас же не вернетесь и не расскажете обещанную сказку, Ричард допрыгается в кровати до того, что разнесет ее в щепки! Он прямо сгорает от нетерпения.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Элинор потерла ладонью глаза. Словесный поединок с отцом отнял у нее последние силы, какие еще оставались после долгих дней, проведенных в томительном бдении у постели больного. Когда разнеслась новость о смерти Хьювела, отец ушел, и она теперь одна сидела за высоким столом. Правда, перед тем, как уйти, он велел принести ей еды, чтобы она могла позавтракать.