Роберт решительно отвернулся от Юлианы. Глядя, как тот приближается, положив руку на рукоятку кинжала, Генри продолжал смеяться.
Теперь уже он оттолкнул свою мачеху и достал кинжал. Роберт вынул кинжал из ножен, и оба принялись ходить по кругу.
Юлиана с криком побежала к мачехе, показывая на что-то позади них. Оба мужчины остановились и посмотрели в том направлении.
Когда Томас, в свою очередь, взглянул туда, куда указывала Юлиана, он увидел, что к ним большими шагами, так быстро, насколько позволяла больная нога, спешил барон Адам. В его руке был зажат меч, а почти сразу за ним виднелись фигуры нескольких солдат.
— Уберите оружие, или я велю заковать в кандалы обоих, — крикнул он.
Барон был единственным, чьи слова Томас расслышал, несмотря на расстояние. Вот что значит голос командира, закаленный в сражениях, с восхищением подумал он.
Роберт и Генри убрали кинжалы. Генри поклонился и что-то сказал барону. Потом он пошел прочь.
Когда Роберт обернулся к леди Исабель, она взяла его руку и прижала ее к своей груди. Когда же он поспешно высвободил руку, она засмеялась. Ее смех прозвучал так резко, что ушам Томаса от него стало больнее, чем от холода.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Сэр Джеффри с силой впечатал обрубок правой руки в ладонь левой.
— Юлиана выйдет замуж и ляжет в постель с Робертом, даже если мне придется держать ее, пока он на нее влезет.
Элинор поморщилась.
— Я уверен, Джеффри, что это не понадобится, — Адам придвинул другу оловянный кубок с вином. — Она сама поймет, что союз этот — одновременно разумный и счастливый. Я помню ее послушной, хоть и резвой девочкой. — Он улыбнулся.
Джеффри не ответил на его улыбку.
— Она говорила вам когда-нибудь о своем призвании? — спросила Элинор друга своего отца.
Джеффри круто развернулся и яростно уставился на нее. Элинор невольно отшатнулась. Ярость, которой светились его карие глаза, огрела ее не хуже хорошей пощечины.
— Призвание? — прорычал он, — Нет у нее никакого призвания. Она это делает исключительно назло.
— Что это значит? — спросила Элинор. В ее голосе звучало спокойствие, которого не было в душе.
— Из-за того, что после смерти ее матери я снова женился. Сами знаете, миледи, насколько мелочны женщины.
Его щеки, на которых от гнева выступили красные пятна, начали понемногу белеть.
— Вы же настоятельница, под вашим началом их сейчас… сколько?
Он откинулся на стуле, черты лица обмякли и приняли выражение крайней усталости.
— Я сама всего лишь обыкновенная женщина, милорд, и мне, напротив, полезно послушать ваши наставления, — пошла в наступление Элинор. — Редко когда смерть щадит нас, даруя счастье столь долго, сколь хотелось бы опираться на вразумление и поддержку дорогих отца и матери. Поэтому мы все должны быть заранее готовы к новому браку родителей. Почему же тогда, объясните мне, ваша дочь с такой силой воспротивилась?
Сэр Джеффри возвел глаза к небу, словно прося у него помощи. Потом закрыл их, будто вовсе не собираясь отвечать.
Элинор ждала. Она поймала себя на том, что горюет о перемене в старом боевом товарище отца. Когда-то он готов был подставить спину любому малышу, хотевшему поиграть в лошадок. Когда-то его щеки вспыхивали, словно у юного любовника, стоило его жене появиться поблизости. Сейчас это был старик с погасшим взором, редкими волосами и ссутуленными плечами, словно их давил невидимый груз. Помолчав, она снова заговорила тихим голосом:
— В самом деле, та Юлиана, которую я помню с юных лет, не была злой девочкой. Ваша дочь и теперешняя жена были словно сестры. Я бы, скорее, ждала, что Юлиана будет рада — как за свою подругу, удачно вышедшую замуж, так и за себя. Ведь леди Исабель стала членом семьи Лейвенхэмов, с которыми ее теперь ничто не разлучит.
— Они с Исабель были подругами. Это верно. Когда-то они были словно сестры. Но после того, как умерла моя дорогая жена…
Сэр Джеффри замолчал и отвернулся. Минуты шли, а он все продолжал хранить молчание, упорное и непроницаемое.
Неужели смерть его жены и разлад между двумя молодыми женщинами как-то связаны? Элинор перевела взгляд на отца, но он отвел глаза. Очевидно, решил держать сторону сэра Джеффри, помогая ему сохранить в секрете все, что тот желал скрыть. На мгновение она почувствовала гнев. Неужели он забыл все те хорошие слова, которые говорил ей сегодня утром? Неужели так быстро и легко она потеряла все, чего удалось добиться? Или это все отцы забывают, что их дочери лишаются невинности, становятся женами, матерями, наконец, даже настоятельницами?
Какова бы ни была причина, решила она, подобные глупости только вредят делу. Набрав в грудь побольше воздуха, она снова повернулась к сэру Джеффри:
— Вы хотели сказать, милорд, что-то случилось после того, как умерла ваша жена?
Он посмотрел на нее так, словно вопрос его удивил. Потом кашлянул.
— Довольно будет, леди Элинор, если я скажу, что мужчине нужна жена. У меня, как вы видите, больше не было жены, а я был еще достаточно молод, чтобы стать отцом. Женитьба на Исабель должна была дать мне жену, детей и земли, сохраненные нашей семьей до ее замужества.
— Мудрый союз, — согласно кивнул Адам, на этот раз посылая Элинор взгляд, в котором она прочла недвусмысленную просьбу воздержаться от дальнейших расспросов.
Учитывая его собственные сомнения в отношении повторного брака сэра Джеффри, которыми он делился утром, эти его слова были верхом дипломатии. А кроме того, это была вопиющая ложь. Она решила не обращать внимания на его намек.
— Вот именно. Причин более чем достаточно, чтобы ваша дочь радовалась этому браку, — сказала она. — Может быть, леди Исабель боялась первой брачной ночи? Многие женщины испытывают страх перед ней, и это могло как-то повлиять на Юлиану.
— Нет, девочку никто не заставлял. Она сама хотела поскорее стать матерью. Я понимал, что в смысле земель это должен получиться удачный союз, но то, что должен был родиться ребенок, обрадовало меня вдвойне. Моей дочери тоже следовало радоваться нашему счастью, но Бог дал мне странную дочь. Честное слово, она умоляла меня не жениться на своей подруге.
Любопытно, подумала Элинор. Он не сказал, что ребенок был зачат до всяких разговоров о браке, а потом быстро закруглил рассказ. Странная, да и неуклюжая хитрость человека, привыкшего всегда и все говорить прямо.
— Какую она назвала причину? — спросила Элинор, старательно избегая смотреть на отца, который — она это знала — в это время отчаянно жестикулировал, пытаясь призвать ее к молчанию.
— Причину? Не было никакой причины. Когда я потребовал, чтобы она чем-то подкрепила свои возражения, первое, что она сказала, — это что Исабель слишком молода для меня.
Он горько рассмеялся.
— Можете себе представить? Для нее я был старый дурак с членом, повисшим от бездействия!
— Она, конечно, не могла так думать, Джеффри, — Адам снова наполнил кубок своего друга, потом подошел к Элинор и предложил ей вина. Его взгляд означал молчаливое требование прекратить допрос.
Она качнула головой, отвергая то и другое, и хитро улыбнулась отцу.
— Итак, о чем вы говорили, милорд? — обратилась она к сэру Джеффри.
— Когда я сказал Юлиане, что я об этом думаю, она, конечно же, пошла на попятную. Но тут же принялась нести слезливую бабью чепуху. Про то, что ее мать не хотела бы, чтобы я женился на Исабель. Я сказал ей, что та, когда заболела, сама умоляла меня оставить ее и найти себе здоровую молодую женщину, чтобы согреть постель. Вы бы видели ее лицо, когда я сказал ей об этом. Глупая девчонка!
Его щеки понемногу заливала краска. Он запрокинул голову и залпом выпил вино.
Адам снова наполнил его кубок. Причем Элинор заметила, что к своему ее отец едва притронулся.
Она перевела взгляд обратно на сэра Джеффри. Он раскачивал кубок, внимательно следя, как вино закручивается в маленький водоворот. Последние его слова любопытны, подумала она. Особенно если вспомнить про обет целомудрия, который сэр Джеффри, как ей однажды рассказывал Роберт, принял на время болезни жены. Да, этот человек, каким она его помнила, никогда не стал бы принуждать горячо любимую и страдающую жену разделить с ним ложе. Но, не знай Элинор его раньше, она бы, пожалуй, поверила, что сидящий сейчас перед ней мужчина способен принудить больную женщину умолять его ее бросить. Она задумалась, что могло вызвать в нем перемену: потеря руки, идущая на убыль мужская сила или что-то совсем другое?