— Давай, малыш, я расскажу тебе одну историю, — продолжил Томас, на этот раз уже не дурачась. — Хочешь послушать?
Ричард кивнул.
— Некогда, в стародавние времена, жил один храбрый рыцарь, у которого был добрый конь. Вмести они разъезжали по стране, сокрушили многих драконов, спасли пару-тройку красавиц, попавших в беду, и усмирили великое множество безымянных чудовищ, угрожавших покою короля. Их подвиги стали легендой, и слава пронеслась по всем окрестным землям. Ни один враг не отваживался напасть на такую защищенную державу, пока рыцарь и его конь стояли на страже. Затем, в один прекрасный день, отвратительное создание на службе злого короля, который ненавидел благородного властителя этой счастливой страны, переплыло реку и пробралось в самый замок доброго короля. — На мгновение Томас замолчал, глядя на мальчика. Ричард смотрел на него, широко открыв глаза и не мигая.
Монах продолжил.
— Это мерзкое создание сумело слиться с мраком и стало прятаться в дворцовых переходах, по ночам внушая ужас жителям замка. Даже сам король не знал, что ему делать. Тогда он призвал храброго рыцаря с его добрым конем ко двору и умолял его спасти замок. Рыцарь поклялся, что спасет, но никогда прежде ему не встречалось такое отвратительное чудовище, и он знал, что одной храбрости тут будет недостаточно. И вот он взял с собой своего духовника, для большей надежности в битве со злом. Каждую ночь он объезжал на своем коне коридоры, а священник сопровождал его. Они надеялись одолеть врага в честном бою, но тварь избегала его. Наконец, однажды ночью мерзкая тварь подкралась к рыцарю сзади… Ричард воскликнул:
— Да! Так и было!
— Вот как, малыш? Он подкрался сзади? Но тем, на кого он напал, оказался не сам рыцарь. Это ведь был добрый священник, не правда ли?
Ричард энергично кивнул.
— И мерзкая тварь подняла святого отца над полом и швырнула с самой верхней ступеньки крутой лестницы…
— Да.
— Хотя храбрый рыцарь хотел спасти своего духовника, он вдруг обнаружил, что не может, потому что его ноги вдруг приросли к полу. Надо полагать, отвратительное создание навело на него порчу. Оно лишило рыцаря дара речи и превратило его в камень. Рыцарь был бессилен спасти своего священника от злой силы…
— Да!
— Как все мы хорошо знаем, добро всегда побеждает зло. Храбрость и верное сердце рыцаря одержали верх над злом. А ты знаешь, что сделал рыцарь, как он одолел исчадие ада и спас святого отца?
Не выпуская из рук лошадки, Ричард сел на кровати.
— Дядя, скажи мне, как.
— Храбрый рыцарь лежал там, где его настигло заклятье, пока на него не наткнулся странствующий монах. Служитель Божий посмотрел на него и увидел, что на рыцаря навели порчу, но он знал, что его сердце чисто — ведь рыцарь был его племянником. И вот монах сказал ему: «Рыцарь, твое сердце чисто. Встань и скажи мне, что ты видел, и тогда твоя храбрость и доброта победят злое создание».
— И это все, что он должен был сделать? — шепотом спросил Ричард.
— Именно так, малыш. Все, что он должен был сделать, — это рассказать своему дяде, слуге Божьему, о том, что он видел, и тогда храбрость, которая ему для этого понадобится, победит зло и спасет его раненого духовника.
Томас протянул к нему руки и ласково сказал:
— Ну, а теперь скажи мне, малыш, кто столкнул отца Ансельма с лестницы?
Ричард бросился к Томасу, прижался к нему и заплакал. Монах обнял дрожащего мальчика, прижал к груди и тихонько покачивал, пока рыдания не начали стихать. Пока они молча сидели вот так, Томас плотно смежил веки, про себя умоляя мальчика заговорить.
Наконец до него донеслись слова, сказанные еле слышно и вдобавок приглушенные шерстяной рясой монаха. Томас услышал, как Ричард сказал:
— Это сэр Джеффри, дядя. Это был сэр Джеффри.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
— Кто поверит ребенку? — Адам расхаживал большими шагами. Томас, сестра Анна и Элинор сидели и смотрели на него.
— А вы, отец? Вы верите?
— Верю ли я, что человек, сражавшийся со мной бок о бок от Пуату до Ившема, человек, снискавший славу на бесчисленных турнирах, человек, который всегда был примером рыцарской доблести для тех, кто встречался с ним в бою, — что такой, как он, пытался убить священника? Зачем? Объясни мне это! Для какой такой надобности?
— Слова, сказанные братом Ансельмом, кто-то мог услышать и истолковать в том смысле, что он видел убийцу Генри, — сказала Элинор.
— Простите, миледи, но никак не может быть, чтобы кто-то, услышав, как священник, гоняющийся за ребенком, который скачет верхом на игрушечной лошадке, кричит о рыцарских подвигах, заключил из того, что речь идет об убийстве. — Адам бросил сердитый взгляд на дочь.
— Но если сэр Джеффри или кто-то другой, услышал только, как отец Ансельм сказал «я видел твои подвиги, теперь я хочу услышать еще о других»? Что, если он решил, что священник видел его и собирается потребовать к ответу?
— Вывод, непозволительно расширяющий границы правдоподобного, дитя мое.
Пытаясь сохранить спокойствие в разговоре с отцом, Элинор спрятала руки в рукава и до боли впилась ногтями в предплечья.
— Нет, если сэр Джеффри шел со стороны башни и слышал только слова Ансельма. Если он не видел Ричарда, а одного Ансельма, стоявшего перед дверью в их с женой спальню, он мог решить, что наш святой отец пришел обвинить его в убийстве собственного сына.
— И все равно в это трудно поверить, зная сэра Джеффри так хорошо, как я его знаю.
— Я еще раз спрашиваю вас, отец. Вы верите Ричарду?
Адам опустился в кресло и болезненно поморщился. Он ничего не сказал, лишь протянул руку и потрогал серебряную накладку, украшавшую его деревянный кубок.
Элинор молча ждала, проявляя недюжинное терпение.
— Ричард — славный парнишка, — наконец тихо вымолвил Адам.
Элинор кивнула.
— И честный.
Она снова кивнула, еще крепче обхватывая себя за локти.
— Выдумывать невероятные истории и выдавать их за правду — такого я за ним не замечал. — Адам помолчал, потом резко повернул кубок на полоборота. — Когда спросишь его, он всегда признается, что сражается с драконами понарошку.
Он принялся крутить свой кубок.
— Он мне говорил, что когда-нибудь обязательно найдет настоящих и сразится с ними, а наши драконы нужны ему для упражнения, как набитые чучела, одетые в кольчугу, — чтобы тренировать удары. — Адам невольно улыбнулся.
Элинор отпустила свои локти, но по-прежнему молчала, ожидая, когда отец скажет то, что ей хотелось услышать.
— Ладно, девочка! Да, я верю: мальчик думает, что видел сэра Джеффри. Возможно, это был кто-то, очень похожий на Джеффри, и он перепутал. Я просто не могу поверить, что добрый сэр пытался убить отца Ансельма! И ведь это он сильнее всех отстаивал невиновность Роберта. Зачем ему хотеть, чтобы моего сына освободили, если убийца — он сам? Разве виновный не старается свалить вину на кого-то еще? Как мог он убить сына — своего наследника, родную кровь? Разве всех этих соображений не достаточно, чтобы с полным правом усомниться в его виновности?
Элинор опустила голову.
— Вы, отец, конечно, лучше меня знаете, что смертные люди исполнены противоречий. Хорошо, давайте тогда скажем, что сам он не убивал Генри, но знает, кто это сделал. Может статься, он хочет спасти Роберта, как человек чести, каким ты его считаешь, не желая, чтобы ваш сын невинно пострадал, тогда как ему известно, кто истинный убийца. Предположим, человек, убивший Генри — кто-то, кого он тоже любит? Тогда сэр Джеффри мог попытаться убить отца Ансельма, хотя и не убивал сына.
Адам нахмурился.
— Лишить жизни священника — не то же, что просто убить другого человека. Однако же, — он колебался, — я могу представить себе, что любовь или преданность могли толкнуть его на это. Кого, как ты думаешь, он может защищать?
— А кто самые дорогие ему люди? Джорджа здесь нет. Генри не мог нанести себе удар ножом в спину и совершить грех самоубийства. Остаются его жена и дочь. — Элинор помедлила. — Разве что вы знаете еще кого-нибудь, кто близок к нему…