— После того как она потеряла ребенка, ее поведение с другими мужчинами стало более чем нескромным. Я предупреждала ее, что ее поступки обещают больше, чем она готова дать тем мужчинам, которые смотрят на нее. Она говорила мне то же, что и отцу, что она не имеет в виду ничего дурного. Боюсь, иногда я сомневалась в ее словах — правда, не до такой степени, как отец.
Элинор не понравилась мысль, которая только сейчас пришла ей в голову. Что, если Исабель использовала Генри? Могло такое быть? И если да, то зачем? Зачем женщине самой подталкивать мужчину к нападению на нее?
— Она, наверное, объяснила, почему пожелала себе в мужья твоего отца?
— Из благодарности, так она сказала. Ее земли должны были отойти нашей семье в благодарность за то, что мы ее приютили. Ей едва исполнилось четыре года, когда умерли ее родители. В тот день, когда она появилась у нас, мать сказала мне, что я должна относиться к ней со всей нежностью и любовью, какие одна сестра обязана питать к другой, поскольку это очень несчастный ребенок. Воистину, мне оказалось нисколько не трудно справиться с задачей, потому что я быстро научилась любить ее, и она скоро стала повеселее. Наша семья стала ее семьей. У нее был небольшой выбор, если она хотела остаться у нас. Если она не хотела выходить замуж за Генри, ей пришлось стать женой моего отца.
— А что Джордж? Уж конечно, за него она могла выйти замуж.
— Он был уже обручен с другой женщиной, которая умерла уже после того, как Исабель вышла замуж за отца.
Неужели на Левенхеймах лежит проклятие, что всем им так не везет, подумала Элинор.
— И все же этот брак обесчестил твоего отца, заставив его совершить, пусть невольно, один из самых тяжких грехов. Ты горевала, но так и не сказала ему, что его собственный сын был отцом ребенка, которого носила под сердцем Исабель?
Юлиана упала на колени и принялась рыдать так отчаянно, с такими судорожными всхлипываниями, что Элинор бросилась к подруге. Юлиана рукой отстранила ее.
— Не подходите ко мне, миледи! В моей груди живет Змей. Его кольца сочатся ядом, он отправит вас в ад, едва ужалит.
Элинор отшатнулась, осенив себя крестным знамением.
— Может быть, мне позвать к вам брата Томаса, дитя мое?
— Нет, миледи. Нет. — Тут ее рыдания стали реже, и Юлиана поднялась, утирая слезы с распухшего лица. Повернувшись спиной к настоятельнице, она подошла к окну и выглянула во двор. Светило неяркое зимнее солнце. Слышно было, как медленно капают капли, — это таял лед. Мерный звук их падения один нарушал установившуюся в комнате тишину.
Элинор ждала.
— Вы любите своего отца, миледи?
— Конечно.
— Будь у вас сестра, разве вы не любили бы ее точно так же?
— Подобная любовь драгоценна в глазах Господа.
Юлиана повернулась. Ее глаза, обращенные к настоятельнице, сузились от боли.
— Неужели?
— Я тебя не понимаю.
— Я никому и никогда не говорила об этом, но вы должны услышать это от меня первой — ведь я хочу заживо похоронить себя именно в Тиндале. — Она сделала глубокий вдох: — Когда я предложила Исабель помочь ей убить младенца в ее чреве, я впервые услышала шипение Змея. Когда я не сумела сказать отцу, что, беря в жены женщину, которую я звала сестрой, он совершает грех, я увидела, как Змей подползает ко мне.
— Бог милостив к кающимся, Он простит оба эти греха. Исабель не послушалась твоего совета насчет ребенка, а отец, скорее всего, отказался бы верить тебе точно так же, как он не поверил, когда Генри пытался открыть ему правду. Но ты спросила о любви? Что ты хочешь сказать?
— Когда Адам и Ева жили в райском саду, в своей невинности они пребывали в мире с Богом. Когда двери того сада закрылись, сатана возликовал, ибо человек стал продажен, греховен и жесток. Это я понимала, но в своем упрямом неведении полагала, что смогу сохранить чистоту, потому что никому не желала зла, а к окружавшим меня людям испытывала одну любовь. Даже когда я валила Генри на землю и трепала ему уши, я только ранила его самолюбие. Я любила своего брата, хотя и презирала его мелочное убожество.
— Когда дети дерутся, в этом немного греха. Бог, несомненно, простил…
— Бог открыл мне, что никакая смертная любовь не бывает без греха. Когда я сказала Исабель, что она может избавиться от ребенка, я поступила так из любви, потому что не хотела, чтобы она и дальше страдала от насилия, которое ей пришлось пережить. Неужели вы не понимаете? Из любви, которую я питала к ней, я толкала ее к греху. — Юлиана умолкла, ее глаза расширились.
— И все-таки она так не сделала. Это значит, что вы согрешили лишь помыслом. Стоило ей сказать тебе, что она любит младенца, ты не стала дальше принуждать ее.
— Из любви я не смогла рассказать отцу о грехе, который он собирался совершить. Нет, я приводила ему причины, почему он не должен на ней жениться, но доводы мои были слабые, и он только посмеялся. — Голос Юлианы звучал все громче, она будто умоляла. — Он так сильно страдал после смерти моей матери, миледи. Как же мне было лишить его этой ничтожной радости, назвав истинную причину, из-за которой он не может жениться на Исабель?
— Юлиана, все это не те прегрешения, которых любящий нас Господь не захочет простить…
— А простит Он мне убийство моего брата?
От ужаса у Элинор потемнело в глазах. Неужели она все-таки ошиблась? Неужели ее настолько сбили с толку суетные и слабые умозаключения, что она толкнула невинного человека к ложному признанию, даже смерти, лишь бы защитить любимую дочь?
— Твой отец признался…
— Отец и правда убил брата, миледи, но это я послала Генри на смерть.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Прижимая к себе плачущую женщину, Элинор подняла глаза и, устремив взгляд в окно, где в обрамлении темных камней серели Господни небеса, попросила Его о мудрости, которой ей так не хватало.
— Расскажи мне все. Если ты мне расскажешь, мы вдвоем изгоним Змея из твоего сердца.
На мгновение Юлиана еще крепче притянула настоятельницу к себе, потом выпустила ее и сама отстранилась, не дав себе успокоиться в дружеских объятиях.
— Одного рассказа будет мало, чтобы убить прислужника сатаны, миледи.
— Это только начало.
Улыбка Юлианы напомнила улыбку на лице страдальца, который только сейчас понял, что скоро умрет.
— Как вы слышали, Исабель и мой отец не спали вместе, когда у нее бывали месячные. Он находил эти женские дела отвратительными, но с некоторых пор начал опасаться, что его жена пользуется его отсутствием, приглашая в их бесплодную постель других мужчин.
— У него имелся повод или эти страхи были лишь плодом ревности?
— Мне еще многое предстоит объяснить, миледи.
Элинор кивнула и замолчала.
— Во время нашей несчастной прогулки тогда верхом, Исабель сказала мне, что ее месячные, хотя на этот раз они начались раньше обычного, прошли совсем легко и закончились намного раньше срока. Она и вправду думала, что могла забеременеть. Когда я спросила, поделилась ли она радостной новостью с моим отцом, она рассмеялась и сказала, что всему свое время. Ей хотелось дождаться полной уверенности. С меня она взяла слово, что я без ее разрешения ничего никому говорить не буду. Пока же, по ее словам, она хочет провести одну-две ночи одна, ведь отец думает, что кровотечение еще не остановилось.
— Так, значит, твой отец не был бессилен, как она утверждала?
— Мне ее беременность показалась чудом.
— Такое случалось.
Юлиана грустно покачала головой.
— Я знала, что отец иногда проводит ночи без сна, притаившись в темноте и подкарауливая, не захаживают ли посторонние мужчины в их супружескую спальню. Исабель пару раз видела его и потом рассказывала мне. Я пыталась убедить его в ее верности, говоря, что в такие ночи нередко прихожу к ней с вечера и остаюсь до утра, чтобы ей не было скучно. Но потом и я тоже стала опасаться. Слишком, слишком уж откровенно выставляла она напоказ свои прелести.