— Знаешь что, Хантер? Хорошо! — мужчина прикусил нижнюю губу. — Допустим, ты прав. Допустим, моя семья — это просто кучка злодеев, которые ненавидели твою мать. Что, черт подери, ты хочешь, чтобы я сделал с этим сейчас?! Чего ты от меня ждешь?
— Почему ты так упорно добивался, чтобы я поговорил с тобой и простил тебя? Почему тебя вообще это волнует?
— Потому что ты мой сын, мой первенец, и я люблю тебя! И как я уже говорил, я не хочу умирать, не сказав тебе этого в лицо.
— Ты что, болен? Это способ очистить свою совесть, прежде чем сдохнуть?
— Нет, я не болен.
Хантер полез в карман и, вытащив сложенный лист бумаги, швырнул его на стол между ними.
— Что это такое? — спросил его отец, глядя на них сверху вниз.
— Я сделал генеалогический ДНК-тест, знаешь, такой мазок изо рта, — отец понимающе кивнул. — Сначала я не хотел это делать. Слышал, что правительство сохранит эту информацию и сможет использовать ее против тебя, но я уже в системе, поэтому подумал: «А что мне терять?»
— Что заставило тебя сделать этот тест? Любопытство, наверное?
— Я работаю на парня, который сказал мне, что я должен это сделать. Он поднимал этот вопрос несколько раз, поэтому я решил пойти ему на встречу. Он заплатил за исследование. Он тоже хотел знать. И я не жалею об этом.
— Этот человек для тебя является фигурой отца?
Если бы Хантер ничего не знал, он бы поклялся, что парень ревнует.
— Он для меня был бы больший отец, чем ты. Но нет… он не является для меня фигурой отца. Он хочет использовать меня, как и тебя, но, по крайней мере, с ним я получаю за это что-то взамен.
Отец моргнул несколько раз, затем сделал глоток воды.
— Работаешь на парня? Какого? Как его зовут? — спросил он, подняв бровь. — Где ты работаешь?
— Охрана. Казино. Неважно, кто это.
— А бокс? Что насчет него? К черту все это дерьмо с казино. Это мелкая картошка. Мой сын сейчас стал знаменитым, — глаза Хантера сузились, когда он смотрел на мужчину. Правда наконец-то вышла наружу. — Я всегда знал, что ты станешь гребаной звездой, — ублюдок ухмыльнулся, и сердце Хантера забилось чуть быстрее. — Что? Ты не думал, что я об этом знаю? — отец ухмыльнулся. — Это гремит отовсюду, Хантер, или лучше сказать Тиран-большой-злой-гребаный-Вульф?
— Исследование выявило кое-что интересное, — схватив бумаги, Хантер начал читать. — Здесь написано, что я…
— У тебя впечатляющий послужной список, сынок. Я также видел твой бой на YouTube. Теперь нам разрешают пользоваться компьютерами по полчаса в день. Отправлять электронные письма, всякое такое дерьмо.
— На тринадцать процентов я являюсь британцем, на девять — скандинавом, еще на девять — итальянцем, на одиннадцать — ирландцем, шотландцем — на…
— Ты должен был сказать им, что можешь так здорово драться из-за меня! — гневно сказал отец. — Да, из-за меня, сукиного сына, которого ты ненавидишь! Ты должен был сказать им, когда они брали у тебя интервью, что это я подарил тебе твои первые боксерские перчатки! Купил их на свои деньги! Тоже классные! Я — тот, кто усаживал тебя рядом с собой, и мы смотрели бои ночи напролет! Я — тот, кто научил тебя всему тому, что ты знаешь о боксе, и ты можешь думать, что я плохой, что я был бесполезен для тебя, что ты можешь просто вычеркнуть меня из своей жизни, забыть меня, но это я и мои гребаные гены привели тебя туда, где ты есть! Моя кровь! Семья твоей матери ни хрена тебе не дала! Они яйца выеденного не стоят!
— …Невероятно, но на пять процентов я — азиат. Еще есть куча всякой чепухи, на которую приходится по одному — два процента, но дальше следует большой сюрприз — восточноазиатские и коренные американцы составляют колоссальные сорок пять процентов! Чиппева, если быть точным, и следы пары других племен тоже, но чиппева — это главное. И все это с твоей стороны. Есть пара процентов следов во мне славян, но я рассказал тебе о самом важном.
Аккуратно сложив лист бумаги, Хантер сунул его обратно в карман.
— Хорошо, так к чему ты ведешь?
— К чему я веду? К тому, что мне грустно. Ты никогда не говорил мне ничего из этого, — Хантер покачал головой. — Ты никогда не усаживал меня и не рассказывал о наследии твоего отца. Мне пришлось прочитать в интернете, что он, его братья, сестры и мать находились в гребаной резервации. Он женился на белой женщине, твоей матери. Я бы и за миллион лет не догадался, что являюсь частично индейцем, не говоря уже о том, что у меня есть двоюродные братья, которые жили в резервации. Черт, некоторые из них до сих пор, возможно, там живут. Потребовался чертов незнакомец, который посмотрел на меня и сказал: «Ты индеец. Ты один из нас». Он сразу это понял, посмотрев на меня. Я каждый день смотрю на свое гребаное лицо и ничего не вижу. Имею в виду, что у меня зеленые глаза, слишком светлая кожа... Знаешь, как глупо я себя чувствовал, когда узнал правду? Всю свою жизнь я ничего из этого не знал, и, возможно, это ничего не значит для тебя, но для меня это кое-что значит.
— Преимущественно я белый. Мой отец был белым наполовину, Хантер, не полностью индейцем. Он был метисом. Он мертв, как ты знаешь. Умер еще до твоего рождения.
— Преимущественно — это еще не все! — они уставились друг на друга. — Ты бы не существовал без этой части себя! Твой отец был индейцем больше, чем наполовину, это доказывают проценты. Я видел старые фотографии, их имена, все.
— Как бы это изменило твою жизнь, Хантер? Как знание того, что ты частично являешься индейцем, изменило бы твою судьбу?
— Потому что я не знаю, кто я! Однажды ночью моя девушка сказала мне вещь, которая взорвала мне мозг. Она сказала, что люди, которые не знают свою родословную, не понимают, что им передано ему по наследству. Я пытался определить себя с того момента, как ты убил мою мать! Я пытался отличаться от тебя, убегал от тебя, но, как ты и сказал, я такой же, как ты! Ты прав. Я оппортунист. Манипулятор. Некоторые даже говорят обо мне, что я пограничный садист. Я жесток по умолчанию, это моя гребаная заводская настройка с детства. То, что мне пришлось увидеть то, как ты убиваешь ее, щелкнуло переключателем в моей голове. Ты этого не осознаешь. То, что с тобой что-то не так, заложено в твоих генах. Теперь, вот, в моих. Сейчас я пытаюсь использовать бокс, чтобы контролировать свои импульсы, и молюсь, чтобы это сработало.
— Хантер, я был для тебя неплохим отцом.
— Хороший отец не будет бить мать своего ребенка! Хороший отец не будет, схватив за гребаные волосы, таскать ее по коридору, кричащую и плачущую! Хороший отец не будет избивать свою женщину за то, что она уронила его тарелку с едой, не давая уснуть своему сыну всю ночь, а затем ожидать, что тот будет любить и уважать его! — лицо отца побледнело от его слов. — Да, я помню все, что тогда было. Я словно гребаный слон. Я видел дерьмо… Такое дерьмо, которое потрясло бы даже самых сильных мужчин. Ты тушил об нее сигареты, заставлял ее слизывать рассыпавшуюся еду с пола, бил ее ногами.
— Я знаю, что мама не была идеальной, но она была хорошей матерью. Она любила меня, пыталась защитить меня, уходя от тебя. Но ты не допускал этого. Ты не хотел терять контроль над ней. Да, ты прав, папа. Ты научил меня всему, что я знал тогда о боксе. Это было единственной вещью от тебя, которая имела значение. Но самое печальное то, что ты научил меня боксировать не потому, что любил меня. Ты научил меня боксировать для того, чтобы сделать меня продолжением себя. Это был эгоистичный, корыстный поступок. Ты видел во мне потенциал и хотел на этом заработать. Увидев мой бой, ты мысленно представил себе гору денег, потому что после этого звонков и писем от тебя стало больше. Ты стал действовать более отчаянно. Ты знал, что, за что бы я ни взялся в этой жизни, законно бы это было или нет, я смогу заработать серьезные деньги. И ты хотел в этом участвовать. Вот что бесит больше всего. Ты никого не любишь. Ты любишь только то, что человек может сделать для тебя. Когда ты больше не можешь использовать или контролировать этого человека, то выбрасываешь его. Я все сказал, что хотел. Мы закончили.
Хантер медленно встал и застегнул куртку.
— Итак, ты в конце концов согласился встретиться со мной только для того, чтобы еще раз сказать, что ненавидишь меня, попросить меня перестать звонить и интересоваться тобой, сказать, что ты наполовину индиец, а затем уйти? — раздраженно спросил сукин сын.
— Теперь ты в завязке, но являешься все тем же человеком. Бездушным. Я должен был увидеть это собственными глазами. Я тоже не подарок, но никогда бы не стал избивать женщину, которую люблю, женщину, которая родила твоего гребаного ребенка, а потом сидеть здесь и пытаться переписать историю. Я не бью женщин. Я не приношу вред детям. Они невиновны. Это недопустимо. Так поступают только слабые люди. Нет, я не прощаю тебя. Потому что ты ни о чем не сожалеешь. Я вижу лишь жалкого старика, который все еще находит отговорки тому, что он сделал, тому, как едва не разрушил мою жизнь. Я больше не дам тебе эту власть надо мной, — закончил он и, повернувшись, направился к двери.