Поцеловав ее, он снова сосредоточился на игре.
Но Ните было трудно сосредоточиться. На самом деле, она была на таком эмоциональном подъеме, что в ближайшее время вряд ли сможет спуститься. Да она и не хотела этого делать, желая вечно парить в облаках со своим Тираном, на которого никто не был похож на всей земле. Его душа была невероятно благородна, его сердце было большим и смелым, как и его личность, а его любовь не имела границ в этом мире.
Глава 21
Хантер стоял, прислонившись к своей отремонтированной красной «Файрберд» шестьдесят седьмого года, над которой работал лично, воплощая свою мечту в реальность. В итоге получилось настоящее произведение искусства. Эта тачка, в которой Ной носился по улицам Детройта, была самой ценной вещью, доставшейся ему от его лучшего друга. Глянцевая красная краска казалась влажной на ощупь. Хантер чувствовал, как легкий ветерок треплет полы его пиджака. День был хорошим, но пасмурным. В воздухе витала свежесть, предвещавшая приближение дождя.
Он чувствовал себя несколько странно в черном костюме, который надевал на похороны Ноя, но, возможно, в данный момент он подходил ситуации. В любом случае, у него не было особого выбора: это было необходимо. За свою жизнь он побывал в слишком многих тюрьмах, обычно в качестве заключенного. Приходилось быть осторожным. Кто-нибудь, возможно, мог узнать его, если бы он вошел внутрь в своем обычном прикиде. К тому же сегодня был своего рода праздник. Хантер был одет с иголочки. Тыльная сторона кисти его правой руки слегка болела после того, как накануне он сделал на ней татуировку с именем Ноя.
Наконец к нему подошел напряженно выглядящий мужчина в темно-синем спортивном пиджаке. Хантер выбросил сигару, которую курил, и раздавил ее туфлей.
— Думал, уже придется посылать за вами собак! — усмехнулся он.
— Прошу прощения за задержку.
Хантер осмотрел с головы до ног высокого худощавого парня, появившегося перед ним с опозданием почти на пятнадцать минут. Мистер Томас делал то же самое. Хантер видел в нем небольшое сходство со своим братом Рики, но ничего такого, что явно бы кричало об их родственной связи. Возможно, они были братьями по одному из родителей, как они с Джастином?
— Мистер Митчелл, рад вас видеть, — мужчина протянул руку, которую Хантер лениво потряс.
— Да… Я тоже рад вас видеть.
Идя плечом к плечу к дверям тюрьмы, парень украдкой посматривал на него, как будто первого взгляда на него ему было недостаточно.
— Вас интересуют мои статистические данные?
— Ваши… статистические данные?
— Рост, вес, размер ноги… Черт, вы смотрите на меня так, будто пытаетесь понять, сможете ли завалить меня, — поддразнил Хантер, пытаясь успокоить нервничающего мужчину.
— Эм-м, нет… нет. Вы просто выглядите не так, как на фото, которое показывал Рики. В любом случае, ваш клиент доступен для консультации. Мы войдем в здание как обычно, — он указал вперед, — а затем я выведу вас через черный вход, подальше от посторонних глаз.
— Отлично.
Когда они приблизились к зданию, Хантер окинул взглядом тюрьму, а затем посмотрел на сереющее небо. Через несколько шагов все снаружи исчезнет, как если бы огромный вакуум поглотил всю красоту и удачу в мире. Не останется ничего, кроме твердой стали, старого бетона, огромной боли и колоссального по своим масштабам страдания.
Мужчина приложил свое удостоверение личности к табло электронного сканера, и входная дверь открылась. Кивнув паре охранников, он двинулся дальше по длинному коридору, и его ботинки издавали гулкий звук, отдававшийся эхом при каждом шаге. Они прошли через несколько дверей, и в какой-то момент Хантеру пришлось показать свое поддельное удостоверение личности, предоставленное ему Рики, и расписаться на каком-то бланке.
Титус Митчелл.
Как только они вошли в один из ярусов тюрьмы, все стало громким и стереофоническим. Вокруг ходили вооруженные охранники, наблюдая за каждым движением заключенных. Впервые он мог видеть их, находясь снаружи. На вышке также были охранники, наблюдающие за проволочным забором, который рассекал плоть подобно тому, как раскаленное лезвие разрезало масло. Внутри у охранников были бессердечные лица, словно они были готовы убить по собственному желанию. Так и должно было быть в этой ужасной тюремной крепости. Вопрос выживания. В таких местах улыбка равнялась слабости. Изумленный и растерянный вид делал тебя легкой мишенью.
Хантер слишком хорошо знал об этом. Он видел это миллион раз. Заключенные используют свои отточенные манипулятивные навыки, чтобы добиться благосклонности охранника и в дальнейшем иметь возможность доставать наркотики, алкоголь, сигареты, порнографию, музыкальные плейеры, получать незаконные свидания с женами и так далее. Любой признак слабости или мягкотелости будет использован против тебя.
Продажные охранники тоже вносили свой вклад. Это была отвратительная извилистая улица с двусторонним движением, которая ни к чему не приводила, кроме еще большего принуждения и коррупции. Ходили истории о заключенных, трахавших женщин-охранников за услуги, и даже о мужчинах-охранниках, ввязывающихся в сексуальные приключения в мужской тюрьме. Некоторые женщины-охранники, похоже, питали слабость к заключенным в тюрьму «плохишам» — чем тяжелее были их обвинения, тем было лучше. Они не могли оторвать от них своих рук, ртов и кисок.
Пока Хантер шел с этим человеком, который присутствовал на заседаниях элиты, произносил ободряющие речи о тюремной системе Мичигана по всей стране и обо всем, что делали другие политиканы, подобные ему, он не мог не вспомнить о своей прошлой жизни за решеткой.
Во время одной из его отсидок к нему тоже приставала женщина-охранник. Известно, что она была падкой до больших парней, возможно, думая, что их хозяйство будет соответствовать их росту. Внезапно он начал получать сладости, пиво и даже косяки. Потом стали приходить письма с признаниями о ее безумной страсти и грубыми описаниями того, как она была готова залезть на него, как на дерево. Он не стал спать с ней, но не из-за какого-то морального кодекса, который у него мог быть. Его отказ был больше связан с тем фактом, что он просто не был в таком отчаянии.
Она просто была не в его вкусе — напомнила ему злую буфетчицу, которая была у него в начальной школе, немного мужеподобную и слишком агрессивную, когда для этого не было повода. Ему нравились женщины сильные и независимые, но в то же время женственные. Кто-то сказал бы, что трах есть трах, но всему есть цена… Эта женщина-охранник хотела большего. Поэтому он не собирался попадать в затруднительную ситуацию, даже когда поступали более привлекательные предложения.
Кроме того, для таких случаев у него имелась его верная рука и маленькая искусственная киска, или, как они называли это приспособление, фифи, которую он соорудил из свернутого куска старого полотенца, латексной перчатки, канцелярских резинок и вазелина. Он внутренне усмехнулся этому воспоминанию. Тюремное дерьмо. Выживает сильнейший.
Они продолжали идти по коридору, который, казалось, никогда не закончится. Путь к месту назначения занял какое-то время, но это было хорошо, потому что дало ему время еще раз обдумать свой план. У него была миссия, и она будет выполнена в полном объеме в соответствии с его судом.
— Исправительное учреждение Ионии — самая большая тюрьма в штате Мичиган, — пояснил мужчина, нарушая их затянувшееся молчание.
Хантер кивнул, хотя и так знал это. Он никогда не сидел здесь, но знал достаточно людей, которых перемещали по штату, среди которых были несколько заключенных, побывавших за этими стенами.
Проходя мимо стены из закаленного стекла, расположенной справа, он мог видеть некоторых заключенных, но они не могли видеть их. Внизу, в столовой, за столиками сидело несколько человек, которые с его точки зрения казались маленькими, словно куклы. Некоторые играли в карты, некоторые казались абстрагированными от внешнего мира, но многие просто разговаривали и смеялись. Остальные лежали в своих камерах и смотрели телевизор.
Самая худшая часть заключенных не разгуливала здесь вот так просто. Только не в этой тюрьме строгого режима. Их держали совсем в другом месте, подальше от лишних глаз. Этих последних обычно арестовывали за педофилию или какую-нибудь отвратительную хрень, связанную с убийством детей или стариков. Это был моральный кодекс заключенного: нельзя причинять вред собственной матери, старикам и детям. Если же становилось известно, что ты это сделал, что ж, ты автоматически попадал в задницу. Хотя этот олдскульный моральный кодекс начал ломаться, он все еще действовал.
Он снова погрузился в воспоминания.