— Да, все в порядке, — Хантер провел ладонью по своей ноге вперед и назад. Джинсовая ткань нагрелась от его прикосновения, когда нервы взяли над ним верх. Он откинул капюшон, показав свежую стрижку, где пряди сверху были длиннее, чем по бокам.
— Ты хорошо выглядишь, но не в порядке, Тиран… ты врешь. — Ной закрыл глаза и, улыбнувшись, почесал левую щеку. — Что происходит, чувак?
— Не важно. Моя жизнь такая, какая есть. Мой лучший друг здесь умирает, так что, какое бы дерьмо не лежало на моей тарелке, это ни хрена не значит. Это меркнет в сравнении.
— Умираю? Ты всегда говорил правду. Не юлил вокруг да около, — Ной приподнялся и, ссутулив плечи, сел. — Кайли не хочет в это верить. Она все еще думает, что я могу выздороветь. Она знает, что вероятность мала, но все еще надеется, — он цыкнул. — Хантер, это конец, чувак. Это дерьмо не повторится, — Ной поднял вверх руки.
— Если бы у нас была кнопка «Повторить», многое дерьмо не случилось бы. Но, эй, что мы всегда говорим? Нет времени для сожалений.
— Ни секунды... ты прав. Что сделано, то сделано. Позволь мне сказать тебе, что ты должен был увидеть сканы, чувак, — он помахал пальцем. — Хантер, моя печень похожа на гребаную луну. Она выглядит так, словно испещрена угрями и ощущается тяжелой, как кирпич.
— Как остальные члены твоей семьи восприняли эту новость?
— Мама тоже не хочет в это верить, но я верю. Я не знаю, что говорят остальные, потому что не спрашивал, и они не говорили, потому что не притащили сюда свои задницы, — лицо парня потемнело. Было очевидно, что его друг страдает от этого. — Все хорошо, — Ной широко улыбнулся. — Должно быть, потому что я ничего не могу с этим поделать. У меня не так много времени, — Хантер, опустив голову, глубоко вздохнул, а затем выдохнул как можно тише. — Вот он я, умираю в тридцать четыре года, мужик…
— Говорят, хорошие люди умирают молодыми. Ты доказательство того, что это ложь, — они оба рассмеялись, а затем наступила тишина, словно маленькие пальцы скользили по гладкому оконному стеклу. Словно там была крошечная, призрачная рука, преследующая, странная, заметная, но легко игнорируемая, если кто-то этого хотел.
— Я даже не знал, что болен. Я имею в виду, что знал, но я думал, что это был какой-нибудь желудочный вирус или подобное дерьмо. Печень убита в хлам. Я слишком много пил, — он засмеялся, как будто это было смешно.
— Мы все делаем слишком много, верно?
— Да, думаю, ты прав. Так скажи мне, что случилось, Хантер. Мне нужно знать. Это поможет мне отвлечься от собственного дерьма для разнообразия.
Хантер посмотрел в глаза мужчине и увидел часть себя. Возможно, это было то, что ранило его больше всего.
— Я на свободе уже около месяца, — он посмотрел на свои руки, покрытые порезами и старыми синяками, неровные ногти с грязью под ногтем большого пальца от попытки починить велосипед своей маленькой племянницы, оставленный на грязном дворе. — До сих пор не могу найти работу, но это не удивительно.
— Ты участвовал в каких-нибудь боях, чтобы заработать немного денег?
Хантер покачал головой.
— Я не дрался за деньги уже очень давно. Я просто хочу найти что-то более стабильное, понимаешь? Этот заработок слишком ненадежен, но у моего брата в квартире есть боксерская груша. Я использую ее время от времени, чтобы практиковаться и вернуться в форму.
— О, вы с Джастином общаетесь? Это хорошо!
— Да, я живу с Джастином, его девушкой и их детьми... Там очень тесно. Слишком много людей. Я сплю на диване. Пытаюсь помочь, например, присматриваю иногда за детьми, убираю, чиню разное дерьмо. У них много сломанных вещей, понятия не имею, почему Джастин не чинит их. Он знает как.
— Чем он занимается?
Хантер пожал плечами.
— Бл*ть, как обычно. Ной, он снова попадет в тюрьму, но я не могу сказать ему это, потому что сам не являюсь примером для подражания. Однажды, когда я попытался поговорить с ним, он напомнил мне об этом.
— Ну, черт возьми, он не прав. Я смотрю на это так: если кто-то уже был на этом пути, то он знает, что происходит. Если учитель не может тебя научить, то кто тогда может? Мы профессора этого уличного дерьма. Мы оба знаем, как заработать деньги за пятнадцать минут. Мы можем угнать машину быстрее, чем кончить, — Хантер сложил руки, не отвечая... просто слушал. — Мы — главные ублюдки, о которых нужно говорить в школах и везде. На самом деле слишком хороши в этом деле. Мы с тобой, бл*ть, профессиональные преступники! — он улыбнулся. — В своей жизни я никогда не работал в штатном режиме с девяти до пяти и имел за месяц больше денег, чем большинство людей в этой гребаной жизни. Если кто-то может поговорить с кем-то об этом дерьме, то это мы, — Хантер не мог с этим поспорить. Это было правдой. — Подожди, у тебя есть сигарета?
— Ублюдок, я не дам тебе долбаную сигарету: ты болен, мы в больнице, — голос Хантера звучал хрипло.
— Я уже умираю. Что это изменит!? Класс, хрен с ним. Тогда включи музыку. Немного хорошего дерьма. Я не хочу слышать эту сумасшедшую новую рэп-музыку, которая тебе сейчас нравится. Помнится, ты слушал все. Я хочу старое дерьмо, такое как Раким, «Бисти Бойз» или «Нирвана». Мне надоело слушать эти машины. Это мертвые песни... Выруби их.
Хантер вытащил свой телефон из кармана и выбрал список воспроизведения и включил Метод Мен и Редман «Da Rockwilder». Ной, закрыл глаза, начал качать головой в такт.
— Это то, о чем я говорю. Хорошие воспоминания... хорошо, так, о чем мы говорили?
— Ты говорил о том, как ты быстро делал деньги, и как ты мог бы обучить некоторых людей, потому что ты был там и делал это. Я объяснял тебе, как Джастин катится по наклонной, и что я не могу ничего сделать. Потом ты имел гребаную наглость попросить меня закурить. Догнал теперь?
— Да, все верно… — Ной кашлянул перед тем, как снова заговорить. — Так что лучше скажи брату, что будешь присматривать за ним, пока не стало слишком поздно. Я выходил и принимался за старое. Раз за разом. Это было ошибкой, но я думал только о том, чтобы стричь зелень, выйдя из тюрьмы. Я настриг, но я не могу взять ее с собой в могилу. Ты скажешь это своему брату. У него есть дети... он будет не единственным, кто пострадает от неудачного выбора, — голос мужчины дрогнул. У Ноя тоже был ребенок, дочь, но он никогда не говорил о ней много. Хантер знал, что это не потому, что он не хотел, а потому что это было слишком больно. — Спасибо, что приехал сюда.
— Ты не должен благодарить меня, — тишина простиралась между ними с каждым ударом музыки, танцуя на слогах, которые только формировались в их умах.
— Нам нужно поговорить, чувак. Я не... Я не просил сестру звонить тебе, чтобы ты приехал и смотрел, как я умираю. Я заставил ее сделать это, потому что тогда был слишком взволнован, чтобы говорить тебе по телефону, что я в той форме, в которой я сейчас. Я заставил ее позвонить тебе, Хантер, потому что не доверяю слишком многим людям, но я доверяю твоей заднице почти так же сильно, как самому себе. Давай поговорим... обсудим некоторые дела.
— Ты доверяешь мне? Здорово. Даже я себе не доверяю.
Мужчина попытался рассмеяться над его словами, но зашелся приступом кашля. Прежде чем Хантер успел дать ему воды, он успокоился, отмахнулся и улыбнулся.
— Ну, нищие не выбирают, — поддразнил он. — Смотри… — Ной провел рукой по лицу. — Сейчас я на трех разных обезболивающих, и они достаточно сильны, чтобы поставить лошадь на колени. У меня осталось около месяца или двух, и моя жизнь промелькнет перед моими гребаными глазами. Я облажался, Хантер. Все веселье, которое у меня было, подошло к концу. Херовая часть заключается в том, что мы оба знаем, что, если бы этого не случилось, я все равно был бы на этих улицах, и это в конечном итоге привело бы меня обратно в тюрьму. Я не знаю другого способа жить. Никто не остановил меня, пока это дерьмо не стало привычкой.
— Иногда я был дерьмовым человеком, особенно когда был моложе, для всех, кому было на меня насрать. Я был... Я был эгоистом. Продажа наркотиков, накопление денег, бухло утром, днем и ночью. Я был неудачником всю свою жизнь, но одну вещь я сделал правильно, — он поднял палец в воздух. — Я думал, что семнадцать лет назад совершил ошибку, но теперь я знаю, что она вовсе не была ошибкой. Я говорил тебе, что у меня есть маленькая девочка... ну... — он пожал плечами. — Она уже не такая маленькая. Почти взрослая, — мужчина сделал паузу и сглотнул, словно ему нужно было время. — Я только что узнал, что ее мать пропала.
— Что ты имеешь в виду? Она в тюрьме?
— Нет. По-настоящему пропала. Как молоко из упаковки. Никто не знает, где она.
— И где же твоя дочь? Я полагал, что женщина, с которой она была, получила опеку.