- У леса своя магия, адепт Тонверк. - громом ударил Вольсхий, разбив последнюю надежду.
Цитадель, которую занимала академия, построена в самой глубине дремучего леса. В нескольких часах лет шестьдесят назад основали маленький городок с названием Роуг, но толку-то? Если лес зачарован с древнейших времен, то от магии рода не спастись.
- Мне некуда бежать, монрес ректор. - сообщила я, впрочем, правду. - И денег на побег нет. Будете добивать?
Вольсхий усмехнулся.
- Не прибедняйтесь, адепт Тонверк. Не нужно. Я сложил некоторое мнение о вас и о вашем друге, адепте Ирсе Сароне. Вы двое не так просты, как кажетесь на первый взгляд.
Еще и Сарону угрожает! Что будет, если он догадается об истинной силе моего дара?!
- Для чего вы дали мне ту книжку?
Внутри меня сковал ужас, но снаружи я старалась заставить себя выглядеть холодной и безразличной. Кажется, получалось.
- Это дневник моего деда, бывшего ректора академии. Вы его еще помните?
Ложь. Автор дневника - жестокий и злой человек. Это чувствовалось по манере письма и грубости изложения. Старик не такой. Так ведь? Он не такой.
- Вижу, вы в недоумении, адепт Тонверк. А я предупреждал, Великий Князь Вольсхий не так прост, как кажется со стороны. Я не знаю никого, кто был бы столь же опасен, как он.
Весь мой крохотный мир перевернулся с ног на голову. Я не верю. Старик приютил нас с Сароном безвозмездно, как и многих других выпускников. Он потомок Истинных!
А Вольсхий просто лжец!
- На опекунство я не согласна. - из последних сил выдавила я, сжав руки в кулаки, сминая брюки; из-за высоты стола моя слабость осталась незамеченной. - Но я готова рассмотреть другие варианты нашего с вами сотрудничества
- Конечно.
Его снисходительная улыбка чувствующего свое превосходство победителя стала последней каплей. На негнущихся ногах я выползла из кабинета и чудом не поскользнулась на крутой винтовой каменной лестнице. Я просто так не сдамся! Так пусть же Вольсхий получит по заслугам! Он обращался со мной как с некромантом. Вот пусть повеселится, когда поступлю с ним как сошедший с ума целитель!
Двое-трое суток его беспамятства позволят мне выбраться из зачарованного леса целой и невредимой. Уничтожу Вольсхого. Уничтожу. На последнем десятке ступенек все-таки не удержалась и полетела вниз.
Меня разбудил знакомый с детства запах сваренного на косточке супа. Я никогда не забывала, как мама специально для меня отделяла тоненьким острым ножичком прожилки и жирок от кусочков чистого мяса. В то время мы жили с моим родным отцом и не ведали горя. Как же я скучала по тем временам, если доводилось вспомнить. Но я запрещала себе нотальгировать. чтобы не поддаться депрессии.
Я точно сходила с ума на травоядной диете!
До слуха доносились тихие мужские голоса, и только один из них мне знаком. Вольсхий. Стоило ожидать, что он точно не останется в стороне. У него ведь на меня не совсем ясные планы. К чему были те жестокие угрозы я могла только гадать. Успокоившись во время сна, я в тихой обстановке размышляла, во что выльется тот некрасивый разговор С Вольсхим я могла быть и повежливей. Да. Может быть он и не обозлился бы на меня так сильно. И без угроз бы обошлось. Но что сделано, то сделано. Прошлого не воротишь.
- При всем моем уважении к вам я не могу в сложившейся ситуации позволить вам покинуть территорию академии, - кому-то пригрозил Вольсхий. - Я сам не до конца разобрался, и мне не до ведения войны со страждущими.
- Ты всегда хотел быть лучшим во всем, Рейсланд, - дружелюбно ответил Вольсхому собеседник настолько тихо, что мне пришлось напрячь слух. - Прости, что не смог вернуть тебя в строй.
- На сегодняшний день речь идет не обо мне. а о маленькой руже. Кто бы мог подумать?
Руже? Зеленый драгоценный камешек? Здесь залежи? Если все было так, то слухи о разорении рода Вольсхих не более чем лживый вброс. Но кому он был выгоден? Разве таким образом Вольсхие не теряли уважение и связи при императорском дворе? Не, ректор, наверное, в другом, переносном значении использовал слово.
- Руже прячутся в глуши, Рейсланд. Это обычное дело. Не важно из какой семьи ты родом. Гениальность даруется природой.
- Когда она проснется? - нетерпеливо наматывал круги по помещению Вольсхий.
Я превосходно слышала шорох его шагов и прекрасно помнила о привычке в минуты напряжения. Точно также он ждал возвращения Мариона Разэла из столицы, когда тот забыл предупредить об отъезде. Шикнул легкий хлопок неизвестного происхождения. По контексту неспешной беседы мне удалось уловить, что речь, вероятнее всего, шла обо мне и именно меня назвали драгоценной руже.
- В течение нескольких дней, - неспеша и спокойно отвечал незнакомый мужчина. Мне показалось, именно он должен быть целителем, поднявшим на ноги Риску и заботившимся о Касе с Эржем. - Рейсланд, ты так и не научился усидчивости, - с усмешкой. - Я надеялся, хотя бы ранение уменьшит твою импульсивность.
- Не нужно. Меня. Поучать. Мне больше не пятнадцать лет. Карэм. - Вольсхий рычал.
Мужчина, названный Карэмом, непринужденно рассмеялся. Вот это смелость! Я не знала ни одного человека, кто бы смел разговаривать с Вольсхим в таком тоне, будто разговаривал не то что с равным, а с менее значимым. Монрес Карэм знал Вольсхого с пятнадцати лет. а то и еще раньше? И такой тон разговора... Неужели это значило, что если войдешь в ближний круг общения нового ректора, то тебе будут позволены многие поблажки?
- Ты для чего девчонку голодом уморил? Чтобы показать, насколько ничтожна ее жизнь? Что одно твое желание, и она отправится в утиль?
Теперь я была уверена абсолютно: под руже подразумевалась именно я. Или Вольсхий еще кого-то голодом морил кроме меня? Последнее, что я помнила, это спуск по лестнице после вылета из ректорского кабинета. Тот неприятный разговор дался мне тяжело, ведь он как нельзя ярче напоминал, что у меня уже был однажды опекун. С годами опека должна была аннулироваться, но я не могла ручаться за это - уж Табол ни за что не упустил бы возможности привязать меня к себе до конца дней моих или его.
- Нет. Я не знал, что она загнется. Правда не знал.
Наконец я услышала в этом низком голосе хоть каплю раскаяния. С удовольствием бы уснула и дала возможность тирану поволноваться, но на столике у больничной койки стояли стакан чая и тарелка, накрытая другой чуть меньше, скрывавшие внутри мясной бульон. Без мяса, изверги!
Мясной бульон выпила и насытилась. К чаю так и не прикоснулась, хотя следовало. С голода я даже ощущала запах сахара Если Вольсхий пожелает сломать меня, то хватит и этого. Нельзя. Нельзя с ним ссориться. Но как не позволить использовать себя?
Скрыть пробуждение мне бы все равно не удалось, если целитель Карэм хоть сколько-нибудь имел талант в магическом лечении. Целители могли на уровне ощущений чувствовать, в каком состоянии пребывал пациент и сколько вокруг них живых людей находилось. Только тогда, когда Вольсхий покинул лазарет, целитель подошел ко мне и рассекретил мое пробуждение, за что я была ему благодарна.
- Адепт Тонверк, я полагаю. - для галочки поинтересовался пожилой мужчина, хотя наверняка узнал мое имя от Вольсхого еще в те первые десять минут, как я появилась на пороге лазарета. - Как себя чувствуете адепт?
- Паршиво, если честно, - не стала врать и не видела в этом глобальной надобности. - Питание в столовой в последнее время стало отвратительным, хоть вешайся...
Оу. Как же хорошо, что Вольсхий не стоял над душой. Из меня вырвались слова про повешение раньше, чем я успела подумать Если бы Вольсхий услышал, ведь старшего брата нашел в петле, мне бы влетело. Замолчав, я вытянула из-под пододеяльника посеревшие от истощения руки и плаксиво вздохнула: до такого состояния я не доходила уже очень и очень много лет.
Стоило только посмотреть на руки, как я ужаснулась: кожа посерела и скукожилась, будто из меня выпили все соки. Прикоснулась к лицу - почувствовала впалость щек и остроту подбородка, скул. Истощение. Спустя сутки после использования дара и в отсутствие нормального питания я превратилась в обтянутый кожей скелет. Мне страшно взглянуть и в зеркало, и в любую другую отражающую поверхность.