Заметив каменные ступени лестницы, ведущей куда-то вверх, она стала подниматься по ней, совершенно бесшумно ступая босыми ногами.
Так она очутилась на балконе второго этажа, и зрелище, представшее ее взору, поразило ее и тронуло: перед ней лежал Акрагант, в домах зажигались первые огни. Справа, вверху, на акрополе виднелся храм Афины и тонкая струйка дыма, вероятно, поднимавшаяся от алтаря. Левее склона холма, образующего берег моря, просматривались другие храмы. Все были раскрашены в яркие цвета, отделаны лепниной и скульптурами, окружены прекраснейшими растениями и садами. Внизу, в долине, шло строительство поистине циклопического здания — святилища, никогда прежде не виданного, высотой своей готового превзойти любое другое творение рук человеческих. Антаблемент[5] покоился на каменных колоссах с фронтоном, украшенным выразительными скульптурными группами, представленными фигурами героев, застывших в напряженных титанических усилиях.
С балкона можно было разглядеть даже городскую стену с часовыми, прогуливавшимися туда-сюда вдоль балюстрады, и равнину, простиравшуюся за стеной в сторону моря, уже окрасившегося в багровые тона. Дальше к западу высились еще два храма, белые от барельефов и скульптур, украшенные позолоченными изображениями на фронтонах и акротериях.
Дионисий, сидя в кресле, тоже любовался пейзажем, расцвеченным последними закатными лучами. Рядом, на шесте навеса, висели его доспехи; щит он прислонил к балконным перилам, рядом стояло копье. Его тело прикрывала лишь грубая хламида; вероятно, он только что искупался, так как, подойдя ближе, Арета совсем не ощутила запаха конского пота, прежде исходившего от него и роднившего его с собственным скакуном.
— Самый красивый город смертных… — произнес Дионисий не оборачиваясь.
Арета не могла понять, как это он умудрился заметить ее присутствие: ведь она поднималась совершенно бесшумно. Но потом подумала, что, вероятно, дело тут в привычке постоянно оставаться настороже даже во время отдыха между походами и сражениями.
— От него трудно оторвать взгляд, он завораживает, — ответила она, продолжая созерцать сказочно прекрасный пейзаж.
— Так назвал его Пиндар в одном из своих стихотворений. Ты знаешь Пиндара?
— Конечно, хоть он и не мой любимый поэт. Лирика нравится мне больше.
— Он сочинил эту оду, чтобы увековечить Ферона, правителя Акраганта, победившего в состязаниях колесниц в ходе Олимпийских игр, семьдесят лет назад.
— Вероятно, ему хорошо заплатили, а потому он не мог сдержать своего восхищения, описывая происходившее событие.
— Какая глупость. Вдохновение нельзя купить ни за какие деньги, а перед тобой сейчас зрелище, не имеющее себе равных ни на Сицилии, ни в целом мире.
— Ты ничего не прощаешь, — промолвила девушка покорно. — Сказать глупость — такое с каждым может случиться. А у меня в сердце до сих пор живет былое величие несчастной моей родины… Ты можешь это понять? Я вижу перед собой вот это чудо и думаю о том, что на месте любимого мною города теперь всего лишь груда развалин.
— Это не навсегда, — ответил Дионисий не оборачиваясь. — Мы вернемся и отстроим его заново.
— Вернемся? Ты ведь не из Селинунта, ты — сиракузец…
— Я сицилиец… сицилийский грек, как и вы, как все остальные — потомки незаконнорожденных греков и варварок. «Полуварварами» кличут нас на так называемой родине-матери. Но посмотри, на что оказались способны полуварвары: взгляни вон на тот храм, что поддерживают кариатиды и атланты, — он выше и больше Парфенона. Взгляни на это рукотворное озеро среди города, в котором отражаются все краски неба, взгляни па-портики, на статуи, на памятники. Наши атлеты заставляли своих соперников с материка-метрополии глотать пыль. Сыновья колонистов победили на Олимпийских играх во всех соревнованиях. Ты знаешь историю Эвенета?
— Возницы, олимпийского чемпиона?
— Его самого. Когда он вернулся в свой город после победы в соревновании колесниц, юные жители Акраганта, вышедшие навстречу, чтобы отдать ему почести, устроили процессию из тысячи двухсот колесниц. Тысяч и двухсот, понимаешь? Это две тысячи четыреста лошадей. На сегодняшний день во всей Элладе, возможно, не найдется тысячи двухсот колесниц. Здесь ставят памятники лошадям. Их хоронят в пышных гробницах, как героев. Вон там — одна из них, с ионическими колоннами, видишь?
— Да, кажется, вижу… сейчас уже довольно темно. Но расскажи мне об этом грандиозном храме, фронтоны которых поддерживают атланты.
— Он посвящен Зевсу Олимпийскому, строительство будет завершено в следующем году. На одном из фронтонов представлена сцена титаномахии[6]. Зевс побеждает титанов, и отныне они обречены на то, чтобы во веки вечные держать на своих плечах архитрав[7] его храма. Над алтарем изображено падение Трои…
— О боги, но почему для тимпана[8] выбрали именно эту тему? Ведь это очень грустная история.
— Мне понятно твое недоумение, — ответил Дионисий. — Быть может, это было сделано, чтобы отвести от себя подобную судьбу, — кто знает? Или же это объясняется тем, что у жителей Акраганта весьма особое отношение к смерти… именно потому, что они любят жизнь, как никто другой. Видишь ли, это странный народ: они строят такие памятники, словно собираются жить вечно, а живут так, словно каждый день — последний день их жизни… — Дионисий после некоторого колебания добавил: — Это не мои слова. Так сказал Эмпедокл, их самый великий философ.
— Прекрасные, проникновенные слова, — промолвила Арета. — Мне бы так хотелось увидеть этот храм, когда строительство будет закончено.
— Увидишь, обещаю тебе. Если понадобится, я за тобой приеду, где бы ты ни была, и покажу тебе это чудо, а ты забудешь обо всем, что тебе пришлось выстрадать.
Арета подошла к нему, пытаясь разглядеть в темноте сто глаза.
— Ты придешь за мной, несмотря на то что я такая худая?
— Глупышка… — проговорил Дионисий. — Глупышка… Конечно, приду. Я спас тебе жизнь не для того, чтобы отдать тебя кому-то другому.
— При других обстоятельствах я бы сказала, что ты со мной просто забавляешься, но ты нашел меня в столь плачевном положении, ты встретил меня тогда, когда у меня не осталось ни родных, ни родины, ни слез, — а значит, тебе волей-неволей приходится быть искренним. Если все это так, то почему ты меня до сих пор не поцеловал?
Дионисий встал, прижал ее к себе и коснулся ее губ своими. Она почувствовала его тело под хламидой и попятилась, тут же сказав:
— Я довольна, что ты так поступил. Едва увидев тебя, подобного Ахиллу, верхом на великолепном черном коне, и доспехах, я подумала: счастлива будет та девушка, которую ты выберешь для себя. И конечно, позавидовала той, кого ты поцелуешь.
Дионисий покачал головой:
— Ты что-то заболталась. Есть не хочешь?
— Конечно, хочу, но мне совестно об этом говорить.
— Тогда давай просто пойдем ужинать. Тем более что мы приглашены в гости.
— К кому?
— Мы отправимся к одному очень богатому жителю того города. Его зовут Теллий. Ты сможешь побеседовать с его женой и ее подругами.
— Я болтлива потому, что боюсь заплакать, если замолчу.
Ты отвечаешь с запозданием и некстати.
— Пойми, я боюсь произвести плохое впечатление и реагирую, как человек, отчаянно пытающийся держать голову над водой, чтобы не утонуть. Не знаю, удастся ли мне в таком состоянии вести себя достойно в приличном обществе.
— Ты же не можешь оставаться здесь одна, в темноте, — это еще хуже. Подожди меня внизу, я оденусь и присоединюсь к тебе.
Арета сошла по лестнице вниз, решив подождать Дионисия в маленьком внутреннем дворике, прислушиваясь к вечерним звукам. Она едва успела утереть слезы, когда, несмотря на грохот повозок по мостовой, мерный шаг часовых и голоса матерей, созывающих детей домой, услышала, как Дионисий спускается по ступенькам.