— Мне в любом случае придется искать другое жилье, я порвала с Амори. Потребовала у него развода.
— Ah, mon Dieu![16] Это было необходимо?
— Да! — отрезала она. — Было.
— Я знаю, вы, американцы, не придаете особого значения разводу…
— Неправда! — оборвала она. — Этот американец относится к разводу чрезвычайно серьезно, так же как я — к браку.
— Хорошо, дорогая, — согласно кивнул он. — Просто вы выглядите совсем больной.
— Чем дольше я с ним останусь, тем более нездоровой буду выглядеть.
В глазах Диора отразилась глубокая печаль.
— Иногда, дорогая, нам приходится мириться с неверностью красавцев, чтобы не потерять их.
— Я тоже так думала — до сегодняшнего дня. Но лучше я останусь одна, чем буду вечно страдать.
— Одиночество тоже заставляет страдать.
— К нему привыкаешь.
— Да, привыкаешь…
— Он заявил, что вынужден мне изменять, иначе у него иссякнет вдохновение. Вот как с этим жить?
— Нечто подобное мог бы сказать Кокто. Что касается меня, я не черпаю вдохновение в изменах. Я бы отдал все за возможность любить.
Она вздохнула:
— Вы пропустили обед. Я могла бы что-нибудь приготовить.
— Нет, спасибо. — Он похлопал себя по обтянутому жилетом животу, — Мне полезно изредка практиковать воздержание.
— У меня есть настоящий кофе.
— О! Это другое дело.
— Мне вообще не стоило выходить за него замуж, — проговорила она, больше для самой себя, ставя кофейник. — Это была ужасная ошибка.
Несмотря на холодный ветер, они расположились на балконе над улицей Риволи, чтобы оказаться как можно дальше от кровавого пятна.
— Жизнь — хождение по канату, — сказал Диор. — Если ты ступил на него, то, как бы его ни раскачивало, ни остановиться, ни повернуть назад уже не сможешь.
— Но можно упасть.
— Можно. Я падал много раз. И каждый раз мое сердце разбивалось.
Она припомнила, что Амори говорил о Диоре. Неужели романы, на которые он намекает, были с мужчинами? Это казалось странным, но не слишком ее беспокоило. Напротив, она почувствовала некую солидарность с ним.
— Я надеюсь, для меня это первый и последний раз.
— Упаси бог! — Он полез в карман брюк и достал связку серебряных безделушек на цепочке. — Я подарю вам один из своих, брелоков на счастье. В качестве оберега. — Он отстегнул один и отдал ей. — Два сплетенных сердечка. Они означают, что однажды вы встретите свою настоящую любовь. Берегите его.
— Обещаю, — сказала она. — А что означают остальные?
— Это ландыш — лилия долины, чтобы я всегда мог найти работу. Вот подкова — на счастье. Вот кроличья лапка. «К» — начальная буква моего имени.
Такое серьезное перечисление и позабавило, и растрогало Купер.
— А звезда?
— А! Это самое важное. Мать подарила мне ее незадолго до смерти. Это моя звезда, понимаете? Мои мечты, мои надежды и амбиции, за которыми я должен следовать, чтобы не сбиться с пути.
— И о чем вы мечтаете, месье Диор?
— О славе и богатстве — о чем же еще?
Купер улыбнулась при мысли, что даже для капризной фортуны будет странной прихотью внезапно одарить славой и богатством этого немолодого, застенчивого человека.
— Спасибо за кофе. Лучшего я не пил уже несколько месяцев. Где вы сегодня ночуете?
— Еще не думала.
— Вы не можете оставаться здесь, в такой атмосфере. — Он дал ей визитку. — Мой адрес. Приходите ночевать ко мне.
— Я не решусь вас стеснять, но все равно спасибо.
— Вы собираетесь помириться с мужем?
— Едва ли, — помедлила с ответом Купер. — Не думаю, что это возможно.
— Тогда переезжайте ко мне, пока все не утрясется. Во всем Париже никто не сдаст номер в гостинице одинокой женщине. — Тон его голоса почти неприметно изменился. — Вы ведь знаете, что с моей стороны вам нечего опасаться?
— Знаю.
— Хорошо. Ужин в девять. Буду вас ждать.
Она проводила его до двери. Спустя час после его ухода явился мальчишка с большим пакетом питьевой соды и запиской, в которой Диор велел посыпать пятно тонким слоем и оставить на час. Он подписался чудно: «†тиан». Рассыпая по полу соду, Купер подумала, что по крайней мере один другу нее в Париже точно есть.
Амори вернулся в квартиру ближе к вечеру. Он настороженно заглянул в спальню:
— Я позаботился о Джордже.
— И каким же образом ты о нем позаботился? — мрачно спросила она.
— Раздобыл нишу на кладбище Пер-Лашез. Ему бы понравилось. Похороны завтра в полдень.
— Ловко ты управился.
— Иногда и я на что-то гожусь. — Он оглядел разложенный на кровати чемодан, в который она укладывала вещи. — Ты что, в самом деле решила пойти до конца?
— Ты хочешь узнать, правда ли, что я тебя покидаю? Да, правда. Некоторое время тебе удавалось держать меня за дуру, Амори. Но больше такое не повторится. Я научена горьким опытом.
— Да господи, Купер! Что на тебя нашло? Это совершенно на тебя не похоже.
— Вообще-то, очень даже похоже. На ту меня, которую ты предпочитал игнорировать.
— Твоя реакция не соответствует ситуации. Ты винишь меня в смерти Джорджа.
— Нет, не виню. — Она резкими движениями сложила свитер. — Я виню тебя в том, что ты разрушил наш брак. И теперь просто делаю то, что должна.
— И что ты должна?
Она подумала о счастливом брелоке Диора:
— Следовать за своей звездой.
Он вздохнул:
— Ну хорошо, допустим, у тебя писательский талант. Но есть и то, чего ты никак не сможешь изменить: ты — женщина. Тебя и близко не подпустят к линии фронта.
— А я и не собираюсь освещать боевые действия, — возразила она. — Десятки потрясающих историй только и ждут, чтобы их записали, прямо здесь, в Париже. Например, тот репортаж, который я только что закончила, — о несчастной женщине и ее ребенке. Я могу продать эту статью в один из женских журналов. Возможно, даже в «Харперс базар». И текст, и фотографии.
— Если повезет. Хорошо, на твоем счету одна приличная статья. Но второй уже не будет.
— Будет. Париж изобилует сюжетами. Историями о людях. Для начала я напишу о возрождении французской высокой моды. Париж заново утверждает свой статус мировой культурной и модной столицы.
— Женская журналистика, — скривился он.
— Можешь насмехаться сколько угодно. Париж — первый из великих городов, освобожденный из-под гнета нацистов. Это отличная история, и люди захотят ее прочесть — и мужчины, и женщины. Я найду журналы, которые согласятся печатать мои статьи.
Он медленно кивнул:
— Значит, дело не только в том, что ты на меня обозлилась?
Вопрос на секунду застал ее врасплох.
— Нет, конечно, — ответила она так, будто впервые задумалась о своих истинных мотивах. — Дело, разумеется, во многом.
— Ну хоть что-то. Полагаю, я был невыносим.
— Даже я не подобрала бы слова точнее.
— Ума не приложу, как я буду без тебя обходиться.
— Ничего, справишься.
— Справлюсь, полагаю. — Он подошел к окну и взглянул на небо. — Тебе обязательно уходить прямо сейчас? — спросил он, не оборачиваясь.
— Я не смогу здесь ночевать.
— А я не против. Даже если сюда явится дух покойного Джорджа — он будет веселым привидением.
— Это потому, что тебе не пришлось отмывать его кровь содой с дощатого пола, — заметила она. — Вряд ли я когда-нибудь забуду этот опыт.
— Можем пойти в гостиницу.
— Нет, спасибо. Меня уже пригласили.
Амори повернулся в изумлении:
— Кто?
— Месье Диор.
— Не на того ты глаз положила, Уна, — сухо сказал Амори. Месье Диор — отнюдь не дамский угодник.
— Отчего же, он как раз-таки дамский угодник, — спокойно ответила она. “ Правда, не в том смысле, который ты имел в виду. И я считаю, что твои намеки отвратительны. Он добр и хорошо воспитан: настоящий джентльмен.
— В отличие от меня, видимо.
— Да, в отличие от тебя.
— Он похож на пупса-купидончика.