— Тебе плохо?
— Мне нормально.
Вечеринка была в самом разгаре — карнавал музыки и цвета. Бёрар облачился в один из балетных костюмов, развешанных по стенам, — вычурно яркий, желто-оранжевый костюм Петрушки — и танцевал под громкие аплодисменты. К его лицу прилила кровь, глаза были полуприкрыты — он пребывал в каком-то своем мире.
Генрих протолкался к ним сквозь публику. Он заглянул в лицо Купер:
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да.
— Ты очень бледна.
— Просто устала.
— Она была с той женщиной, — заявила Перл и указала на Сюзи Солидор, стоявшую в другом конце комнаты: с платиновыми волосами и в красно-золотом наряде та являла собой потрясающее зрелище. Их с Купер взгляды на секунду пересеклись, но Сюзи тут же отвернулась к своему собеседнику. Ее орлиный профиль выражал полнейшее равнодушие.
Купер покачнулась. Генрих обхватил ее за плечи.
— Возможно, тебе следует вернуться домой, дорогая.
Купер ответила по-прежнему невыразительным голосом:
— Ты прав. Пожалуй, теперь я готова уйти домой.
Купер спотыкалась всю дорогу, пока они втроем не вышли на улицу. Генриху пришлось поддерживать ее. На лице его читалась озабоченность. Ночь была морозной, и все металлические предметы покрылись инеем. Им пришлось спуститься вниз по крутому, мощенному булыжником переулку, чтобы выйти на широкую улицу, где они смогли бы поймать такси. Хотя Генрих крепко держал Купер под руку, она дважды поскользнулась на обледеневших камнях и чуть не упала, но не проронила ни слова. Шум вечеринки Берара растаял позади них, город тонул в тишине.
— Лучше бы вообще не ходили, — сердито проворчала Перл.
Генрих промолчал, поддерживая Купер.
Им повезло: они наткнулись на таксиста, который только что заступил на утреннюю смену и готов был отвезти их домой.
Купер лежала на заднем сиденье с закрытыми глазами, бледная, как полотно. На вопросы она не реагировала.
Перл была в ярости:
— Она что-то ей дала.
— Кто что ей дал? — нахмурился Генрих.
— Эта лесбиянка!
— Вы имеете в виду мисс Солидор? Она что-то сделала с Купер?
— Она ей что-то дала. Какой-то наркотик. Поверьте, я знаю признаки.
К тому времени как они добрались до площади Виктора Гюго, Купер стало совсем плохо. Она бросилась к раковине в углу спальни, над которой висели проявленные пленки, вцепилась в фарфоровые края так, что побелели костяшки пальцев, и ее несколько раз сильно вырвало. Кожа у нее стала липкой и холодной на ощупь, а лицо белее слоновой кости. Генрих положил ей руку на лоб, второй придерживая за талию. Перл взяла полотенце и промокнула лицо Купер.
Когда тошнота прошла, Генрих и Перл уложили ее в постель. Странные ощущения в голове почти исчезли, и паника начала отпускать Купер. Генрих поцеловал ее и ушел, все еще встревоженный.
Перл злилась:
— Ты же ни черта для нее не значишь! — Она щелкнула пальцами. — Или ты и вправду думаешь, что она к тебе неравнодушна? Забудь! Посмотри на нее трезво: она всего лишь бессердечная актриса, которая из своего извращения устраивает шоу за деньги. А вот Генри…
— Не надо про Генри.
— Он хороший человек, Купер.
— Да ты-то что о нем знаешь?
— Я умею отличить бриллиант от фальшивки. Ты его потеряешь, если не бросишь Сюзи.
— Я не брошу Сюзи. Скорее, брошу Генри.
— О, да ради бога!
Купер перекатилась на бок.
— Уходи. Я буду спать. — Она отключилась почти мгновенно и, пока спала, выглядела совсем юной: спутанные рыжие волосы упали на лицо, припухший рот приоткрылся.
На следующий день Купер проснулась с жуткой головной болью. Весь день ее мучило похмелье, и она не находила себе места. Генрих заглянул справиться о ее самочувствии, но она была едва способна говорить. Она сидела сгорбившись, глядя в пол, и на все вопросы отвечала односложно.
— Что произошло между тобой и Сюзи Солцдор прошлым вечером? — тихонько спросил он.
— Ничего, — пробормотала она.
— Тогда почему ты так себя чувствуешь?
— Похмелье. Слишком много выпила. И…
— И что?
— И еще я курила гашиш.
— Кто его тебе дал? — спросил Генрих. — Молчи. Сам догадаюсь.
— Вот и молодец.
Он оглядел ее своими темными глазами:
— Эта женщина для тебя неподходящая подруга, Купер.
— Ты ревнуешь, — огрызнулась она.
— Я беспокоюсь.
— Не стоит. Я прекрасно справляюсь со своей жизнью без твоей помощи.
— Это добром не кончится, — мрачно предрек он.
После того как Генрих ушел, она попыталась сосредоточиться на работе. Гашиш, решила она, не ее наркотик. Она, конечно, простила Сюзи за этот эксперимент, но повторять его не собиралась.
А вот другой опыт — тот, в котором Сюзи прижималась к ней обнаженным телом, — оставил ее в замешательстве и странном возбуждении. Перл, конечно, отвлекала тем, что дулась на нее и ворчала при каждом удобном случае. Но тело Купер будто ожило и испытывало чувственное томление.
Спустя несколько дней к ним на площадь Виктора Гюго явился Диор.
— Бебе уже несколько дней не появлялся дома. С самой вечеринки. В Павильоне уже разыскивают его с фонарями. Нам нужно его найти. Я одолжил автомобиль. Ты сядешь за руль?
— Как ты думаешь, что с ним случилось? — спросила она, когда они отъехали от дома.
— То же, что и всегда, — ответил Диор. — Запой, переходящий в загул, а потом в оргию. А потом он исчезает.
— И где он может быть?
— Сначала поищем под мостами. Обычно он в конце концов оказывается там.
— Ты шутишь?
— Нет, — печально ответил он, — не шучу.
Они ехали вдоль набережных Сены, останавливаясь у каждого моста. Под сводами некоторых из них находились целые поселения клошаров — бездомных, дезертиров, бродяг, почти все они были алкоголиками. Стояли морозы, и Купер заметила по крайней мере одно тело, слишком неподвижно лежавшее у кромки воды. Диор оставлял ее дожидаться в машине, а сам быстро переходил от одной группы клошаров к другой, заглядывая в угрюмые бородатые лица.
— Здесь его нет, — сказал он, возвращаясь в машину в третий раз. — В Париже тридцать семь мостов. Поиски могут занять много времени, Купер.
— Неважно, — откликнулась она. — Располагай мной по своему усмотрению.
— Я так тебе признателен. — Щеки Диора раскраснелись от мороза. Он всегда умудрялся выглядеть безупречно, даже при малом количестве денег. Вот и сегодня на нем были тоненький английский плат и шляпа.
— Едем к речному вокзалу Гренель. Это одно из его любимых мест.
Когда они отъехали, он плотнее запахнулся в плащ, нахохлившись, как птица.
— А как у тебя дела с Генри?
— Он давно не объявлялся.
— Я слышал, что на вечеринке произошла какая-то неприятность, — осторожно заметил Диор.
— Я перепила мятного ликера, — небрежно ответила Купер. — Только и всего.
— Смотри, не потеряй его.
— Тиан!
— Больше ничего не скажу… Осторожно, та ре-titel — внезапно воскликнул он.
Она ударила по тормозам. Толпа мужчин перегородила улицу, вынуждая ее остановиться. Они направлялись маршем к реке, в руках у них были плакаты. В последние недели Париж охватили политические волнения, сопровождающиеся регулярными забастовками, из-за которых движение в городе останавливалось на много часов. Но эта демонстрация была самой многолюдной из всех, что она видела.
— Я сделаю несколько снимков, — сказала она, потянувшись за фотоаппаратом, который повсюду брала с собой.
— Будь осторожна, — заволновался Диор. — Они могут быть опасны — посмотри, как отвратительно они одеты!
«Это высказывание, — подумала Купер, — вполне можно использовать в качестве анекдота и рассказывать его после ужина в ресторане».
Она вышла из машины и двинулась в сторону бастующих, на ходу наводя объектив. Мужчины с мрачными лицами громко скандировали лозунги. Купер заметила на многих плакатах серп и молот. Как и отметил Диор, это были рабочие в простых комбинезонах и кепках. Грохот деревянных башмаков становился тем оглушительнее, чем больше их выходило из подворотни на широкую улицу. Какое-то время они игнорировали фотографирующую их Купер, но затем двое или трое начали злобно выкрикивать что-то в ее адрес.