Сэр Конрад в ответ проворчал:
– Ваш сын, князь Гордан, тоже велел мне обратиться к ней.
Император откинулся назад и чуть улыбнулся.
– Так ты видел его?
– Мы встретились к востоку от Баденбурга, государь, где он вел на север Шестнадцатый Легион.
– Хорошо, – сказал Император. – Ведь он отправился в поход по твоей милости. Впрочем, мы к этому еще вернемся. А сейчас расскажи мне о других твоих спутниках. – Он обратил свое внимание на сэра Радомира и Брессинджера. – Может быть, вы уже подниметесь с пола?
Оба вскочили, как марионетки, которых дернули за ниточки.
– Это сэр Радомир Дражич, бывший шериф Долины Гейл, ныне мой второй пристав.
– Рад встрече, сэр Радомир. Твой город сильно пострадал по вине одного из моих маркграфов, и я приношу тебе свои извинения.
Шериф открыл было рот, но не смог произнести ни слова и начал задыхаться, как рыба, вытащенная из воды.
Император, давно привыкший к подобным реакциям и уставший от них, хмыкнул.
– А это кто?
– Дубайн Брессинджер, государь, мой первый пристав.
Император посмотрел на Брессинджера. Затем чуть сощурился.
– Мы прежде встречались? – спросил он.
– Нас никогда не представляли, ваше величество, – ответил Брессинджер. – Но я несколько раз оказывался в вашем присутствии. Я уже много лет служу сэру Конраду приставом.
– Верно, – сказал Император. Он кивком указал на левую культю Брессинджера. – Ты лишился руки.
– Да, ваше величество.
– Как это случилось?
Брессинджер откашлялся.
– В Долине Гейл, ваше величество. В схватке с воином маркграфа Вестенхольца.
– Ты убил его?
– Его и еще нескольких.
Император снова глянул на Вонвальта.
– И ты не счел нужным посвятить этого человека в рыцари?
Сэр Конрад замялся.
– Государь, не подумайте, будто я считаю, что он не достоин этого. Однако в прошлом Дубайн уже отказывался от такой чести.
Император воззрился на Брессинджера.
– Ты верен сэру Конраду.
– До гробовой доски, ваше величество.
– Однако ты отвергаешь благосклонность Империи и все, что она символизирует?
Брессинджер съежился. В трактире, влив в себя несколько кружек болотного эля, он мог горячо, в самых нахальных выражениях осуждать Аутуна и сетовать на захват его родной Грозоды. Но перед лицом Императора он оказался столь же кроток и жалок, как и все мы.
– Я…
– Несомненно, твоя обида на нас порождена Рейхскригом? – прервал его государь.
Я с растущей тревогой переводила взгляд между Вонвальтом, Брессинджером и Императором. Никто из нас не ожидал такой прямоты. В тот миг я не сомневалась: Дубайн сейчас лишится головы.
– Ваше величество, я…
– Я не допущу, чтобы среди моих подданных ходили толки, будто их властитель не ценит верность своих слуг – а если ты слуга сэра Конрада, то ты и мой слуга.
– Ваше величество, я ничуть не хотел оскорбить вас.
– Однако же оскорбил, – изрек Император. Лишь тогда мне показалось, что он шутит над нами, но меня все же одолевали сомнения. Вонвальт тем временем оставался невозмутим.
Брессинджер снова рухнул на колени. Император встал, и тогда, как и велел нам Вонвальт, на коленях оказались мы все.
– Что ж, Дубайн Брессинджер, хочешь ты того или нет, боюсь, ты заслужил рыцарский титул. – Облаченный в великолепные дорогие одежды и мантию Император сошел с мраморного постамента и возложил руку на голову Брессинджера. – Теперь ты – сэр Дубайн Брессинджер, рыцарь благородного Ордена рыцарей Аутуна. – Государь убрал руку. – Можешь титуловать себя, как только пожелаешь, – прибавил он, презрительно отмахнувшись, словно ему вдруг все наскучило. Затем Император снова повернулся к Вонвальту. – А теперь, сэр Конрад, пойдем со мной. И возьми своего секретаря, раз уж она собирается присоединиться к твоему Ордену. Нам нужно обсудить государственные дела. – Он обернулся через плечо. – Кимати?
Статуя с головой волка шевельнулась. Я ахнула.
Император недовольно покосился на меня.
– Будь добр, проводи этих двоих. – Он указал на Брессинджера и сэра Радомира, чье свидетельство, вопреки ожиданиям Вонвальта, не пригодилось. – Сегодня я больше никого не приму.
Воин с волчьей головой склонил голову и покинул свой пост, чтобы вывести сэра Радомира и Брессинджера из Зала Одиночества.
V
Бьющееся сердце цивилизованного мира
«Это великое благо, что языческое колдовство почти полностью покинуло грани бытия, где обитают смертные. Мощь цивилизации, верховенство общего права, свобода и равенство – лишь на эти земные силы и должен опираться человек».