Великая Ложа – обитель Ордена магистратов – тоже была огромной; она представляла собой одинокую квадратную башню высотой в несколько сотен футов, которая стояла на коробке из белого камня, набитой, как улей сотами, жилыми покоями и кабинетами служителей закона. На вершине башни находился колокол, а над ним высился исполинский Аутун, одна из голов которого символизировала общее право. На фасаде из чугуна была отлита надпись на высоком саксанском: «Никто не выше закона».
Я содрогнулась, разглядывая эти внушительные слова, гигантского волка и саму ложу. Вот он – центр имперского правопорядка, монумент светскому общему праву, который оказался на вид скромным и пугающим. Казалось, будто Ложа существует сразу на двух гранях бытия: в мире смертных, где она была простой каменной постройкой, и в астральном мире, где, в моем воображении, от нее расходились огромные дуги светящейся энергии, мерцающие и потрескивающие; где закон был не просто абстрактным понятием, а физической силой, которая принуждала граждан Империи к повиновению.
Это чувство не исчезло, а скорее усилилось, когда мы приблизились к суровому фасаду этой башни. Вонвальт владел магией и мечом, он обладал большой властью, отчего многие страшились его; но теперь мы собирались войти в здание, полное точно таких же людей, и, более того, мы ждали противостояния с ними. Поговаривали, что Кейдлек спутался с Церковью Немы и передал ей тайные знания Ордена магистратов в обмен на спокойную жизнь. Разговор предстоял непростой, и он мог закончиться кровопролитием.
Мы вошли в маленькую дверь, врезанную в огромные ворота. Тогда я впервые заметила, что другие Правосудия оторвались от своих занятий и обратили внимание на нас – точнее, на Вонвальта. Я никогда не видела сэра Конрада в его родной среде и не представляла, как к нему относятся коллеги. Но взгляды, которые они бросали на него теперь, были полны немалого почтения и даже благоговения.
– Похоже, сэр Конрад пользуется в Ордене большим уважением, – прошептала я Брессинджеру.
– Сэр Конрад – самый выдающийся Правосудие Империи, – тихо ответил пристав. – Сейчас ты увидишь, насколько он влиятелен. – С таким предсказанием он прошел в атриум Ложи.
– Зал Справедливости, – с трепетом в голосе произнес Вонвальт, окидывая взглядом внутреннее пространство высокой башни. Я не ожидала, что огромный столп Великой Ложи окажется совершенно полым. – Как же давно я здесь не был.
Брессинджер рассеянно хмыкнул. Он давно служил сэру Конраду приставом, так что уже видел все это и был точно так же знаком с чудесами Совы, как и сам Вонвальт.
– Сюда, – сказал сэр Конрад, и мы прошагали по холодному мраморному полу в другой конец зала. Там находился проход к многочисленным кабинетам и покоям Правосудий Ложи.
– Так кто же здесь живет? – спросил сэр Радомир. – Такие же Правосудия, как и вы, сэр Конрад?
– Хелена, расскажи ему, – произнес Вонвальт. – Заодно посмотрим, что ты запомнила из моих уроков.
– У каждого Правосудия здесь имеются свои покои, – ответила я почти на бегу, стараясь не отстать от Вонвальта. – Странствующие Правосудия вроде сэра Конрада составляют лишь часть Ложи. Те, кто больше не путешествует, становятся юристами.
– То есть книжными червями, – пренебрежительно бросил сэр Радомир.
– Можно сказать и так, – отозвался Вонвальт.
– Еще здесь находится кабинет главного секретаря. Секретари содержат Библиотеку Закона, записывают и проверяют все решения странствующих Правосудий.
– Еще одни книжные черви, – сказал сэр Радомир.
– Боюсь, наш Орден покажется вам очень скучным местом, – заметил Вонвальт.
Как жаль, что это оказалось не так.
– Имперская Составительница вроде бы тоже живет здесь? – спросила я, теперь уже с сомнением.
– Нет, – ответил Вонвальт. – Она обитает во дворце.
– А чем она занимается? – спросил сэр Радомир.
– Превращает указы Императора и Сената в законы, – сказал Вонвальт.
– Так она писец, что ли?
Вонвальт коротко, недоверчиво усмехнулся, но ничего не ответил.
Мы быстро шли по древнему лабиринту жарких, обшитых деревом коридоров, которые напомнили мне извилистые туннели монастыря в Долине Гейл. Как и ожидалось, коридоры богатого благородного ордена служителей закона были обставлены с помпой: всюду стояли бюсты, а на стенах теснились писанные маслом картины в позолоченных рамах.