Дун Ли приподнялся со стула, почтительно склонился и двумя руками, стараясь унять их дрожь, принял вышитый платок.
— Большое спасибо!
Приличия не позволяли сейчас же развернуть его и полюбоваться узором, и парень бережно спрятал подарок за отворот халата. Первая в его жизни вещь, полученная от девушки! Краска вновь залила его лицо — Орхидея вручила ему праздничное подношение первой!
Смущение за свою неловкость одолело его с такой силой, что перехватило горло, и голос прозвучал сипло и сдавленно:
— У меня ведь тоже есть для тебя… Одна безделушка… Надеюсь, она понравится тебе!
Достав и едва не уронив украшение на пол, он вновь склонился, вытянув сложенные вместе кисти рук в сторону возлюбленной.
— Что это? — весело спросила та, разглядывая лежавший на ладонях Дун Ли мешочек.
Парень лишь склонился ниже, не зная, что ответить.
— Подарок… — сумел наконец выдавить он.
Глаза Орхидеи загорелись любопытством. Она взяла мешочек и попыталась на ощупь определить, что находится внутри. Но спохватилась и убрала его в рукав халата.
— Еда совсем остынет, ешь скорее! — пряча за шутливо-повелительным тоном неловкость, проговорила она.
Дун Ли послушно взялся за черенок ложки.
Некоторое время они молча ели, лишь поглядывая друг на друга.
— Можем прогуляться немного, — рассеянно сказала Орхидея, едва покончив с половиной порции. — До темноты у меня есть немного времени, но потом должна вернуться домой — мать и так едва отпустила меня. Да и тут скоро будет полно посетителей, пойдем отсюда скорей.
Дун Ли счастливо кивнул и поднялся из-за стола — на этот раз у него получилось гораздо ловчее. Он успел подскочить к девушке и помочь ей встать, отодвинув стул. Оба они ощущали на себе взгляды посетителей, но былое смущение прошло, и Дун Ли чувствовал нечто похожее на гордость — вот, рядом с ним, обычным парнем, такая восхитительная девушка. Орхидея же, привыкшая к мужскому обожанию, внешне никак не показывала своей реакции. Лишь по блеску глаз можно было предположить, что она тоже взволнована.
Наскоро рассчитавшись, Дун Ли поспешил к двери, чтобы открыть ее перед красавицей. Кинув горделивый взгляд внутрь заведения, он приосанился и вышел вслед за Орхидеей на морозный воздух.
Скворец что-то прокричал им на прощание, но звон колокольчика на двери и шум улицы не дали расслышать.
Народу на улице значительно прибавилось, гомон стоял такой, что если два человека захотели бы поговорить, им пришлось бы кричать друг другу на ухо. Дун Ли немного растерялся, соображая, что же делать дальше — слишком быстро закончилась их трапеза.
Но Орхидея легким кивком позвала его за собой и уверенно повела по улице. Несколько раз они сворачивали на улочки поменьше и потише, пока не оказались на одной, где виднелись лишь мелкие лавки торговцев всякой всячиной да совсем крохотные, на два или три столика, закусочные. Народу почти не было. Быстро темнело, и хозяева заведений зажигали лампы, вешали их на крюки в потолке. Лавочники, напротив, принялись убирать и складывать свой товар. Легкие снежинки, появившиеся в воздухе, медленно оседали на землю.
— Не хочется быть в толпе, — обронила девушка, разглядывая еще не убранную продавцом с прилавка мелочовку: медные шпильки для волос, костяные гребни, палочки-чесалки и прочую ерунду. — Ты любишь гулять по городу? Хорошо ли знаешь районы и улицы?
Дун Ли замешкался с ответом. Как может рикша не знать город… Но не признаваться же этой красавице в том, что в свое время он не просто сновал по городу в поисках заработка, а следом за ним скрипела колесами тележка, в которую он был впряжен, как животное.
Орхидея, казалось, не заметила его заминки.
— Раньше мы проживали в переулке Западный пруд, — с грустью в голосе сказала она, крутя руках маленькое зеркало, вставленное в оловянную рамку. — Я любила гулять по Шишахаю, особенно весной или ранней осенью — когда еще не утомляет зной и не досаждают холода. С подругами мы обычно забирались на мостик Серебряный слиток, он нависает над местом, где соединяются Передний, Задний и Западный пруды. Мы подолгу смотрели на воду, как в ней играет солнце и резвятся красные рыбки, или на голубые горы вдали…
Вздохнув, Орхидея положила зеркало на прилавок.
Продавец, восхищенно наблюдавший за ней, заулыбался во все широкое, кирпичного цвета лицо, отчего узкие глаза его и вовсе превратились в две черточки.
— Раз не купили, уважаемая, то берите даром! В честь праздника!
Орхидея засмеялась и покачала головой, но ее смех лишь воодушевил торговца:
— Берите, берите! Будете в него смотреться и вспоминать доброго Вана!
Девушка посмотрела на него, затем перевела взгляд на Дун Ли и неожиданно серьезно сказала:
— Вы опоздали, добрый Ван! У меня уже есть подарок и есть кого вспоминать! Пойдем, Дун Ли, проводишь меня до моего хутуна.
Влюбленный парень, не чуя под собой земли, пошел рядом с красавицей. Сердце его переполняла радость.
В одном из переулков Орхидея остановилась и, подняв лицо к небу, улыбнулась:
— Наверное, ночью выпадет снег.
— Ты любишь зиму? — удивился Дун Ли.
Орхидея мелкими изящными шажками продолжила путь. Ее воздыхатель поспешил за ней.
— Когда-то давно, когда мы жили не здесь, я любила весну, — аккуратно переступая через мерзлые комья земли, сказала Орхидея. — Все просыпалось после холодов, расцветали деревья в саду, прилетали бабочки. Но в квартале, где теперь наше жилье, все иначе. Зима скрывает убогость бедной жизни. А приходит весна и оголяет все припрятанное. Белое сменяется серым. Становятся сильнее ужасные запахи, повсюду обнажается мусор, грязь раскисает…
Девушка повела рукой, будто отгоняя от себя картину весенних неурядиц.
— Не хочу думать об этом. Ну вот мы и пришли. Видишь — это поворот к моему дому.
У входа в свой переулок Орхидея неожиданно оступилась и едва не упала, но в последний миг уцепилась за Дун Ли. Глаза парня и девушки встретились, и ладонь Орхидеи задержалась чуть дольше положенного в руке воздыхателя.
— Мне пора, — прошептала она, оглянувшись, не видел ли кто их заминки. — Дома давно ждут.
Дун Ли, поборов нерешительность и волнение, заглянул ей в лицо:
— Когда мы сможем увидеться вновь?
Орхидея осторожно высвободила руку и тихо рассмеялась:
— Когда у нас закончится чай, мать непременно пошлет меня в лавку почтенного Чженя.
Оставив парня, девушка засеменила в темноту хутуна. Правая ладонь ее все еще хранила необычное ощущение крепкой мужской ладони, до которой ей довелось прикоснуться. Подобная рука, сильная и надежная, когда-то была у отца…
— Спасибо за платок! — донесся до нее голос Дун Ли, еще стоявшего возле угла глиняной стены. — Буду хранить твою вышивку до конца своих дней!
Орхидея обернулась.
— И тебе спасибо за подарок! Дома обязательно посмотрю! — нежно ответила она, толкнула низкую калитку в воротах и нырнула в нее.
Двор едва освещался — из окошка столовой лилась рассеянная желтизна. Мать зажгла над столом лампу, что всегда служило сигналом к ужину.
Услышав шаги, Тун Цзя выглянула из дверного проема и укоризненно проворчала:
— Я же сказала — вернуться до темноты… Неужели слова матери для тебя ничего не значат!
Орхидея легко вздохнула и придала лицу самый невинный вид.
Тун Цзя погрозила ей пальцем:
— Ты эти представления брось, плутовка! Меня-то не проведешь, я сама была девушкой!
По случаю праздника мать решила не особо бранить свою любимицу.
— Проходи скорее в дом. Ты же знаешь, вся семья ждет тебя.
«Вся семья…» С того времени, как умер отец, эти слова звучали для Орхидеи неестественно, словно был в них какой-то изъян, как в фальшивой монете.
Праздничный ужин оказался весьма скромен. Тун Цзя приготовила пельмени с капустой, подмерзших листьев которой можно купить на рынке целый ворох за несколько медяков, и еще ей удалось раздобыть немного рыбы, которую она сварила и выложила на длинное блюдо, украсив все теми же капустными листьями. От еды шел легкий пар, на который, забавляясь, дули оба брата. Лотос ерзала в нетерпении на своем месте и с укором посматривала на старшую сестру. Орхидея движением бровей изобразила сожаление и извинение за опоздание. Есть ей не хотелось, но приличия требовали присутствия за семейным столом.