Корхиен улыбнулся.
— Твой анализ безупречен, но одного ты не учел.
Тирион не обиделся на то, что его теорию столь небрежно отмели. Напротив, у него появился шанс узнать кое-что о занимавшем его предмете от профессионала.
— И что же я упустил? — спросил мальчик.
— Сомневаюсь, что Каледор хотел разместить кавалерию именно тут и что он отдал приказ о столь ранней атаке.
— Тогда почему так случилось?
— Потому что князь Морадрим и князь Лилик соперничали друг с другом и оба стремились обрести славу, разбив врага. Они настояли на том, чтобы расположиться именно там. Потом один из них ринулся вперед, и второй, для которого невыносима была мысль о том, что вся слава достанется другому, кинулся следом.
— А почему Каледор это допустил? Он был Королем-Фениксом, он был главным. Почему они не повиновались ему?
Громовой смех Корхиена раскатился по гостиной:
— Если бы ты провел некоторое время среди нашей славной аристократии, ты бы такого не спрашивал, привратничек.
— Ну, прости мое любопытство — и ответь.
— Потому что наши князья — сами себе закон, а воины приносят присягу и клянутся служить своим господам, а не непосредственно Королю-Фениксу. Они следуют за лидерами из своих родных мест, а не за каким-то далеким королем.
— Наши законы говорят другое, — заметил Теклис.
— Уверен, ты достаточно начитан, князь Теклис, чтобы понимать, что то, что написано в законах, и то, что происходит на самом деле, не всегда одно и то же. В горячке боя, когда меч звенит о меч и боевые кличи носятся над полем, воины следуют своим инстинктам и привычным приверженностям, а не законам. А князья частенько жаждут славы больше, чем пекутся об общем благе. И часто считают, что им лучше, чем главнокомандующему, знать, что делать. Кстати, иногда именно так и есть, поскольку воин на поле боя порой видит то, что скрыто от генерала на холме.
Тирион кивнул. В словах Корхиена был здравый смысл. Он и сам догадывался о чем-то подобном, читая описания старых сражений, и радовался, что его предположения подтвердил тот, кто знал, о чем говорит.
— А почему наши историки не упоминают об этом?
— Потому что они живут при дворах князей и за их бумагу и перья платится из казны этих самых князей. Ты когда-нибудь читал хроники, в которых историк винит некоего правителя в разгроме и возносит хвалы другому за то, что тот практически вырвал победу из пасти поражения? А потом, допустим, брал другой свиток и видел, что иной историк говорит прямо противоположное? Со мной в молодости это случалось так часто, что голова шла кругом.
— Было такое, — кивнул Тирион.
— У моего брата вообще часто кружится голова, когда он пытается читать, — поддел близнеца Теклис.
— Я имею в виду, что сталкивался с двумя конфликтующими точками зрения, — буркнул Тирион. Вопрос был серьезным, и он не хотел тратить время, отвечая на шуточки Теклиса.
— В следующий раз, когда наткнешься на что-то подобное, проверь, где живут историки, написавшие эти труды, и кто их покровители. И, пари держу, непременно обнаружится какая-то связь исследователя с двором князя, которого он хвалит, и вражда с правителем, о котором отзывается пренебрежительно.
— Ты очень циничный эльф, лорд Корхиен, — сказал Теклис скорее восхищенно, чем осуждающе. Он и сам был очень циничным эльфом.
— Но есть и честные историки, — заявил Тирион.
— Да, — подтвердил Корхиен. — И те, кто считает себя честными, и те, кому не платит ни один князь, потому что их содержит Белая Башня, и те, что живут при дворе Вечной Королевы, и те, у кого есть собственные поместья. Но не странно ли то, что обитающие в Авелорне славят мудрость Вечной Королевы, а живущие под кровом Хоэта превозносят Хранителей знаний — кроме тех, к которым испытывают личную неприязнь, естественно. А независимые и богатые склонны находить неожиданные добродетели среди своих предков и родичей.
— Так-так, вижу, ты портишь моих сыновей своим цинизмом, Корхиен, подтачивая их незамысловатую веру в ученость.
Отец близнецов вошел в покои незамеченным, пока братья слушали Белого Льва.
— Я лишь указал на то, что все ученые предвзяты в своих трудах. Это неизбежно, поскольку заложено в эльфийской природе. И тебе это известно получше, чем мне, друг мой.
— На мою беду, — с некоторой горечью промолвил отец.
— Как, кстати, продвигается твой великий труд? — спросил Корхиен.
— Медленно, как всегда, но прогресс есть.