Он не смотрел на сыновей, но в словах его чудился какой-то тонкий намек. Отвернувшись к доспеху, он принялся скрести чешуйки на левой железной руке.
— Если позволите, мне нужно заняться этим.
— Конечно, — спокойно отозвался Корхиен. — Пойдемте, парни, не будем мешать вашему отцу.
Теклис, морщась от боли, выдернул себя из кресла и, вихляя всем телом, дохромал до отца, положил руку ему на плечо и что-то шепнул на ухо. Тириону тоже хотелось так сделать, но он чувствовал, что с его стороны это будет неуместно. Так что он просто подождал Теклиса и помог брату дойти до комнаты.
Усталый и взбудораженный, Тирион лежал в постели, глядя в потолок. Повсюду в доме ощущалось присутствие чужаков. Некоторые из них еще не спали, негромко переговариваясь, чтобы не тревожить остальных. Тириона, знающего наизусть все ночные звуки их тихого дома, тревожил посторонний шум. Он читал о корабельных мастерах, понимавших, что с их судном что-то не так, по малейшему незнакомому скрипу, — и теперь осознал, как такое возможно.
Юноша заставил себя расслабиться: задышал глубже и медленнее, закрыл глаза. И почувствовал вдруг невыносимую тяжесть. Воздух выдавливало из легких, не давая сделать ни глотка. Он попытался сесть, но ослабевшее тело не повиновалось. Он горел, словно в жестокой лихорадке; болела каждая клеточка — так, по слухам, страдают жертвы чумы. Тирион открыл глаза, но комната показалась ему незнакомой. На столе стояли колокольчик для вызова подмоги и колба со снадобьем, приготовленным отцом для облегчения его мучений.
Он потянулся к склянке, однако онемевшие, утратившие привычную ловкость руки не слушались. Тирион с огромным трудом втянул в легкие немного воздуха, открыл рот, чтобы позвать на помощь, но не смог издать ни звука. Он понял, что умирает — и ничего не может с этим поделать.
Внезапно веки его распахнулись — он снова вернулся в свою комнату, в свое тело. Это был сон, только вот не похожий ни на один из его снов. Мальчик вскочил с кровати и бросился туда, где лежал, горя в лихорадке, Теклис — борясь за каждый глоток воздуха, отчаявшись дотянуться до лекарства. Налив в чашку немного отвара, Тирион помог брату выпить снадобье.
Теклис проглотил лекарство с отвращением, понятным Тириону. Так, верно, чувствует себя утопающий, вынужденный еще и пить.
— Спасибо, — произнес наконец Теклис, дыша уже ровнее. Скрежет в его груди затих, и в глазах больше не металась паника.
— Позвать отца? — спросил Тирион.
— Не нужно. Сейчас я в порядке. Даже, наверное, посплю.
Тирион кивнул. В лучах лунного света, пробивающихся сквозь щель в ставнях, брат выглядел особенно хрупким и изможденным.
— Я посижу тут немного, — сказал Тирион. Теклис кивнул и закрыл глаза. Тирион молча смотрел на него, размышляя, не снится ли близнецу, что он — это не он, а его брат, и надеялся, что снится.
Ведь если не снится, то Теклис может никогда и не узнать, как это — быть здоровым.
Тирион бесшумно брел по дому, чувствуя, что заснуть больше не сможет. Ночные шорохи словно вознамерились не давать ему покоя. Внизу, сидя у догорающего камина, отец с Корхиеном тихо беседовали о старых временах, леди Малена заперлась у себя, Теклис наконец погрузился в прерывистую дрему.
А Тириона отчего-то неудержимо влекло к отцовскому кабинету. Его подталкивали любопытство и смутные мечты о приключениях, славе и будущем. Образы суровых рыцарей, нежных княжон и могучих королей мелькали в сознании вперемежку с огромными кораблями, гигантскими драконами и статными боевыми скакунами. Он видел себя во дворцах и на полях сражении. Рисовал в воображении поединки, турниры и всяческие похождения — с собой в качестве героя. Иногда с ним был и Теклис, гордый маг из толстых книг.
Лунный свет, проходя сквозь хрусталь окна, освещал великанский доспех, работу всей жизни отца. Не в первый раз Тириону показалось странным, что в этой комнате есть окна из бесценного хрусталя, а в спальне Теклиса — нет. Когда он был младше, подобные мысли никогда его не тревожили. Мир таков, каков он есть, и Тирион ничего от него не требовал и ждал никаких объяснений. А теперь он обнаружил, что все больше сомневается и все больше задает вопросов.
Ночью доспехи очень походили на живого воина, высокого, проворного, смертоносного. Мальчик подошел ближе, ступая бесшумно и мягко, как большая кошка, на которых он, случалось, охотился, и застыл напротив брони, глядя на массивный шлем, сравнивая себя с тем исполинским эльфом, который когда-то носил эти доспехи, и находя себя маленьким, ничтожным, а все свои мечты о славе — крохотными, бессмысленными, как букашки.