— Тирион выглядит истинным продолжателем рода Аэнариона. Он высок, красив, быстр и силен. Если уцелеет, то станет грозным воином.
— Столь же хорошим, как ты, Уриан?
— Сомневаюсь, что он до этого доживет, сир. По слухам, Секта Запретного Клинка уже планирует его смерть.
Секта планировала смерть любого, кто, по их мнению, мог взять меч Кхаина и положить конец миру. Они были идиотами, но идиотами опасными, и в число сектантов входило несколько очень опытных дуэлистов.
— Но если он доживет, Уриан?
— Тогда да, сир. Возможно, он станет мне ровней.
— Значит, он воистину грозен.
— Да, сир. Кроме того, он одаренный тактик и не обделен умом.
— Лежит ли на нем печать проклятья, Уриан? Того самого проклятья?
— Пока не видно, сир, но он очень молод. Что прикажете с ним делать?
— Приглядывай за ним, Уриан. Если признаки проклятья проявятся, мы позволим ему жить. Если нет…
— Как пожелаете, сир. А другой, хворый?
— Не похоже, что он станет проблемой, а?
— Нет, сир. Не похоже.
— Они тебе понравились, верно, Уриан?
Проницательность господина, как всегда, поразила Илтариса. Хотя невозможно ведь долгие века править таким королевством, как Наггарот, не разбираясь досконально в эльфийских сердцах?
— Да, сир.
Он считал, что честность — в разумных пределах — лучшая политика в общении с хозяином. Слишком многих эльфов, солгавших Малекиту постигла жуткая участь.
— Надеюсь, ты не размяк там, среди наших дегенератов-родственничков, Уриан?
— Я сделаю все, что нужно, сир. Как и всегда.
— Знаю, Уриан. Потому и считаю тебя самым верным слугой.
По мановению руки Малекита зеркало потемнело. На Илтариса снова смотрело его собственное отражение. Эльф громко рассмеялся последним словам хозяина. Малекит не доверял никому. Илтарис уже подозревал, что и ему самому предназначена скорая смерть.
— Никто не живет вечно, — пробормотал эльф себе под нос.
«Даже ты, Малекит», — мысленно добавил он. Даже здесь, внизу, никогда не знаешь, кто может подслушивать. Глаза и уши Короля-Колдуна были повсюду.
Уриан посмотрел в бездействующее сейчас зеркало. Он уже почти не узнавал себя. Эльф коснулся лежащих на его плечах длинных черных прядей. В самом начале, до того, как его избрали, до того, как он стал тем, кто он есть сейчас, его волосы были белыми. Наверняка. И кожа была бледной, с редкими веснушками. У него были обычные зеленые глаза и не по-эльфийски курносый нос. Или же волосы были медными? Он действительно не мог вспомнить. Воспоминания путались, порой эльфу казалось, что он сходит с ума. Определенно.
Столько раз с него снимали кожу и заменяли ее содранной чужой плотью. Столько раз перестраивались кости его лица. Глаза, которыми он сейчас смотрит, были украдены из чьих-то глазниц и хранились в колбе с алхимическим раствором. Он коснулся век, размышляя, кому же принадлежали эти глаза. Эльфу, конечно, но высшему или темному, сказать уже нельзя. В конце концов, никакой существенной разницы между ними нет. Кому, как не ему, знать лучше?
Сколько часов он провел, прикованный к алтарям Наггаронда, где колдуны-хирурги кромсали его окровавленными скальпелями, снимая одну кожу и пересаживая другую? Сколько дней его магически измененный мозг воспринимал удовольствие как боль, а боль как удовольствие — за исключением тех моментов, когда хирурги, развлекаясь, снимали заклятье? Сколько недель уйдет у него когда-нибудь на то, чтобы отомстить этим магам?
Он поднял бокал, салютуя самому себе. Вино было бесцветным и безвкусным, но он держал его здесь, чтобы хоть чуть-чуть расслабляться после коротких бесед с хозяином. Он скучал по галлюциногенным винам Наггарота, как и по гладиаторским боям и по доступным рабыням. В своем дворце в Наггаронде он держал целый гарем. Женщины принадлежали ему, он делал с ними что хотел и избавлялся, когда хотел. Все это осталось в другой жизни, сейчас кажущейся сном. Возможно, это и был сон. Возможно, он и есть князь Илтарис, безумный князь Илтарис, а жизнь Уриана Отравленного Клинка, чемпиона Малекита, — всего лишь плод его больного воображения. А может, ему просто хочется, чтобы это было так.
Он насмешливо улыбнулся, и отражение улыбнулось в ответ. Он носил так много чужих лиц, прожил так много чужих жизней, что иногда совершенно терялся. Бывало, что он и вправду верил в то, что он — князь Илтарис, верный друг Короля-Феникса и Корхиена Железное Копье. Это было бы не так уж и плохо, подумал он и тут же фыркнул, глумясь над собственной слабостью.
Да, он становился мягкотелым. Слишком много времени он провел среди этих бесхребетных существ, называющих себя высшими эльфами, вдалеке от суровой действительности Наггарота. Он привык к тому, что тут не нужно прятать в дюжину потайных карманов оружие и высматривать предательство в лицах тех, кто называет себя твоими близкими друзьями. Сейчас единственное таящее измену лицо было его собственным. Он подмигнул своему отражению, а оно кисло улыбнулось.