— Я помню, — сказал он, потому что действительно вдруг вспомнил. Вспомнил падение Тор Аннана, вспомнил, как рвались к стенам завывающие орды демонов под градом эльфийских стрел, не обращая внимания на те, что не несли в себе магии.
Крылатые твари пикировали с небес, атакуя в первую очередь осадные машины и только потом — лучников. Смерть подошла тогда к нему очень близко. Крылатые фурии сбросили со стен эльфов по обе стороны от него. Демоны выбили ворота и теперь карабкались на бастионы, убивая каждого встречного. Один уже навис над ним с занесенным клинком, но их предводитель рявкнул какой-то приказ, и демон зарубил не его, а Элфрика. Безумные сектанты выли и распевали, рубя всех подряд.
Сперва эльфы Тор Аннана сражались храбро. Лучники умирали на своих постах, осыпая стрелами игнорирующие их мишени. Воины пытались удержать чудовищных краснокожих демонов. Но по ходу боя становилось все очевиднее, что врага не одолеть. Некоторые бежали, некоторые попытались сдаться. А некоторых, увидевших демонического вожака противника, охватило странное безумие, и они пали к ногам твари, пресмыкаясь и причащаясь скверне.
Сардриан был из тех, кто бежал. Он несся по улицам к своему отчему дому, где жил с матерью и несколькими престарелыми слугами. Он велел им запереть двери и приготовиться к осаде. Некоторые из них, решив, что попасть в руки врагов хуже смерти, покончили с собой, приняв специально припасенный для такого случая яд. Сардриан настаивал, чтобы и мать поступила так же, потому что боялся того, что может случиться с ней, окажись она в когтистых лапах осаждающих. Эльфийка отказалась, заявив, что, пока он жив, будет жить и она. Она, как и он, была гордой. И потом, она тоже принадлежала к Крови Аэнариона.
Некоторое время они укрывались в своих покоях, пока вокруг горел город и улицы оглашались криками. Казалось, снаружи буйствует чудовищный карнавал агонии и порока. Сардриан молился, страстно желая, чтобы враг не заметил их, чтобы они, переждав, спасли свои жизни. Молился — и ненавидел себя за трусость. Ненавидел за то, что бежал. Это казалось недостойным его гордого происхождения. Единственным оправданием ему служило то, что он молод и не хочет умирать.
Наконец крики прекратились, и он осмелился глянуть в щель между закрытыми оконными ставнями. И увидел бесчисленные ряды безмолвных лиц, обращенных к зданию. Некоторые лица принадлежали рогатым краснокожим демонам. Некоторые — сектантам. А некоторые — тем, кто недавно были его соседями. Оглушенные, немые, неуловимо изменившиеся, они смотрели сейчас на его дом.
Ответный взгляд Сардриана словно бы разорвал какие-то злые чары — толпа закричала и ринулась вперед, выломала двери, прокатилась по залам его дома, ломая древнюю мебель, сжигая драгоценные гобелены, калеча и убивая слуг, завывая от неутолимой жажды крови и дикой, примитивной радости, еще более отвратительной, чем их стремление уничтожать все.
Они скрутили Сардриана и его мать и потащили их к своему предводителю, странному существу с мерцающей, беспрестанно меняющейся фигурой — то крабовидной горбатой твари, то прекраснейшей из женщин, то благородного короля. Эльф бросился на монстра, попытавшись пырнуть его кинжалом, который выхватил из ножен кого-то из своих мучителей, и упал без сознания от удара по голове.
И вот теперь, очнувшись, он столкнулся со злобной пародией на свою мать. Лучше бы он не приходил в себя вовсе. Лучше бы ничего не видел. Лучше бы все это было кошмарным сном. Но он знал, что это не так. В последние часы он видел больше мертвых эльфов, чем предполагал увидеть за всю свою жизнь. Он увидел, как целый, пусть и маленький, город стирают с лица земли, и даже не догадывался почему. Явная злонамеренность происходящего была совершенно непостижима. Он снова закрыл глаза, пожелав, чтобы все исчезло.
— Ты проснулся, маленький эльф. Не притворяйся. — Голос звучал невероятно сладко и невероятно злобно, но по-прежнему очень походил на материнский.
— Катись в ад, — выдохнул Сардриан.
Во рту пересохло, он с неимоверным усилием выталкивал наружу слова, но чувствовал необходимость компенсировать свою недавнюю трусость нынешним неповиновением, пускай даже оно и не принесет ему никакой пользы.
— В конце концов я так и сделаю, — сказала тварь, выглядящая как его мать. — С огромной радостью покину это скучное место. Но перед уходом мне нужно кое-что сделать. И ты мне поможешь.
— Никогда.
— О нет, поможешь. Поможешь, умерев. Рано или поздно.