— Здесь почти ничего не изменилось, — сказала она. — И ты тоже. Как я уже сказала. Ты вообще не изменился. Ты что, перекрасил стены?
— У нас новый книжный шкаф. Как видишь. И вон то кресло. Его выбрала Тирза. Так что кое-что все-таки изменилось.
Он нарочно проигнорировал ее вопрос. Если не слышишь вопрос, не ошибешься с ответом. Будучи хозяином дома, он не слышал большинство вопросов, которые ему задавали. Рассеянность выручала его годами.
Она не взглянула ни на кресло, выбранное Тирзой, ни на книжный шкаф. Она встала прямо перед Хофмейстером и начала изучать его с видом человека, нашедшего в музее картину, которую до этого встречал только на открытках и в каталогах, а теперь оказался перед оригиналом и пытался понять, почему этот шедевр не слишком ему нравится. Не то чтобы сильно, но что-то в нем не то.
— Ничего ты не перекрашивал, — сказала она через пару секунд. — Я вижу, стены выгорели. Ты плохо ухаживаешь за домом. А о нем надо заботиться не только снаружи, но и изнутри. Но зато о себе ты неплохо заботился.
Голос у нее был довольным, но одновременно и удивленным. А что она ожидала увидеть? Что он сопьется? Попадет в психушку? Дрожащие руки, вставную челюсть. Развалину с редкими минутами просветления. В эти минуты он не сможет найти лучшего занятия, кроме как перекрашивать стены, покрывать лаком полы и заменять трубы канализации?
То, что он прекрасно справился без нее, видимо, превзошло ее ожидания, но в то же время и разочаровало. Как отсутствие свежей краски на стенах.
Это было не просто случайное сходство между квартиросъемщиком и супругой Хофмейстера. Они всегда одновременно решали, что потолок требуется побелить, и синхронно обращали внимание на вещи, которые нуждались в замене. Они понятия не имели, сколько это может стоить. Они не представляли себе, сколько по нынешним временам берет в час маляр или сантехник. У них всегда была наготове жалоба или недовольство, а в случае супруги это недовольство время от времени прикидывалось любовью.
Она отступила на шаг назад.
— Рад меня видеть? — спросила она.
Этот вопрос его обескуражил. Этот вопрос сбил его с ног.
— Рад, — сказал Хофмейстер. И посмотрел на часы. — Да, я рад, но я готовлю ужин. Если бы я знал, что ты придешь, я приготовил бы больше. Ты могла бы позвонить. Номер у нас не изменился. Но мне… — Он замолчал, но не из-за нахлынувших чувств, а потому что ему надо было придумать, что сказать. — Мне приятно тебя видеть. Значит, тебе все-таки любопытно, как мы жили. Мне, по крайней мере, любопытно.
Хофмейстер удивился, что не просто не смог произнести слова, которые собирался сказать, если еще раз увидит эту женщину, нет, они даже не пришли ему в голову. Сейчас, когда он наконец-то мог все ей высказать, он все вдруг позабыл. Ему хотелось выглядеть обаятельным. Сильным. Как дерево, которое не только не сломалось, но даже не треснуло.
— Что тебе любопытно?
— Как ты живешь? — сказал он. — Как у тебя дела? Чем ты занимаешься? Что происходит у тебя в жизни? Как ты ее провела?
— Как я живу? Тебе любопытно? Почему же ты мне тогда не позвонил? Ни разу за три года. Я бы все тебе рассказала, не сомневайся. В мелких подробностях. Ничего не утаила бы. Если бы ты потрудился хотя бы мне позвонить.
Это было так похоже на нее. Она исчезла, но ожидала, что все бросятся выяснять, как у нее дела и не нужно ли ей чего.
— Мне показалось неуместным, — сказал Хофмейстер, — звонить тебе. Не хотел выглядеть назойливым. Если ты очень голодна, я могу пожарить тебе яичницу. А кроме того, у меня не было твоего нового номера.
— Я пришла сюда не ужинать, — сказала она и села на диван, на котором сидела долгие годы.
Хофмейстер поменял на нем обивку. Тирза выбрала кожу. Они многое выбирали вместе.
— Тогда, может, что-то другое, раз ты не хочешь яичницу?
— Йорген, я не голодна.
Она не просто сказала это, она припечатала его этим фактом.
— Чтобы поужинать, не нужно непременно испытывать голод. Я запекаю рыбу. Это мое фирменное блюдо. Подружки Тирзы его обожают. Мы ужинаем не потому, что проголодались, а потому что пришло время ужина.
Он сказал это тоном учителя, который пытается расхвалить ученикам книгу, зная, что они все равно ее возненавидят.