Он аккуратно положил синюю щетку рядом с зеленой, как делал это каждый день.
— Я вам не помешаю, — заверила его супруга. — От меня не будет никаких осложнений.
Он обеими руками оперся о раковину. В ванной было совсем не жарко, но он почувствовал пот под мышками.
— Зачем ты приехала? — спросил он, отводя от нее взгляд. — Чего ты хочешь? Что нам с тобой еще обсуждать?
— Я только что тебе сказала. Я ничего не хочу. Хотела посмотреть, как вы тут живете. Вот и все, чего я хотела. А обсуждать я совершенно ничего не желаю.
Она ущипнула себя за мочку уха, левого уха. Он уставился на стиральную машину. Сначала она стояла на кухне, но всем там мешала, и ее переставили в ванную. Это была одна из последних вещей, которую купила его супруга, прежде чем уйти.
— Тебе мешает, что я тут? — спросила она. — Я тебе мешаю? Мне уйти?
Он потер руки, чтобы понять, насколько сухая и грубая у него кожа, и задумался, можно ли понять возраст человека по его рукам. Он где-то об этом читал. Борьба со старением в наши дни переместилась с лица на руки.
— Я не знаю, — сказал он, — мешаешь ли ты. Если тебе нужен честный ответ, то я не знаю. Может, было бы лучше, если бы ты не возвращалась, но ты здесь. Это хорошо. И ты хочешь остаться на ночь. Это тоже хорошо.
Она все еще сжимала пальцами мочку уха.
— Ах, Йорген, — сказала она. — Мой Йорген. — И отпустила ухо. — Знаешь что? Меня ведь никогда к тебе не тянуло. Никогда. Даже в самом начале. Ты знаешь, что это такое — сила притяжения? В смысле, тебе о чем-то говорят эти слова? Если не только в теории?
Он провел руками по лицу, почувствовал щетину и наклонился чуть ближе к зеркалу, не очень сильно, на пару сантиметров.
— Сила притяжения? Что еще за сила притяжения? О чем ты вообще?
— Зверь, — сказала она. — Вот что такое притяжение. Животная сила, о которой не нужно размышлять, потому что она просто есть. Потому что она просто существует. И это не то, что можно списать со счетов разумными аргументами. Не то, что можно стереть и замазать. Это сильнее тебя. Вот что такое сила притяжения. Это то, что иногда охватывает людей, когда они видят другого человека. Она может умереть, чаще всего потом она умирает, и когда ты снова встречаешь этого человека, то уже не воспринимаешь его как существо определенного пола. Подходящего тебе пола.
Он изучал себя в зеркале, а потом посмотрел на нее, на ее отражение.
— Я тоже не чувствую к тебе никакого притяжения, — сказал тихо, потому что вдруг испугался разбудить Тирзу. Он продолжал рассматривать себя и говорить шепотом: — Если ты хочешь об этом узнать, если ты об этом. Ты меня не возбуждаешь. И никогда не возбуждала. Может, ты так действуешь на других мужчин. Но не на меня. Ты всегда казалась мне презентабельной. В том смысле, что я мог появиться с тобой где угодно, не стесняясь. Практически где угодно, за редкими исключениями, но не будем о них. Поэтому я и выбрал тебя. Потому что к моей карьере и к моему дому должна была прилагаться и женщина. И я подумал, что это ты. Ты — та самая женщина, которая дополнит мою карьеру.
Он еще больше приблизил лицо к зеркалу. Да, кожа уже не была такой гладкой, как раньше, такой упругой. Что-то провисло. Образовался второй подбородок. «Раньше» — в этом слове пряталась не только его собственная история, а с ней и история его супруги, их дочери Иби, и, конечно, нельзя забывать и о Тирзе. В этом слове спряталась вся жизнь.
— Но, Йорген, — сказала она, — неужели ты думаешь, что я никогда об этом не знала? Думаешь, я никогда этого не замечала? И никогда не чувствовала? Думаешь, я никогда не видела, как ты на меня смотрел, если и смотрел? Не видела твое отвращение? И панику.
Он не ответил. Он уже не был сконцентрирован на своем отражении, его взгляд теперь скользил по ванной комнате, по мрамору, ванне, по теплому полотенцесушителю, который обеспечивал их зимними утрами теплыми полотенцами. Все аккуратно, все чисто. Все, как должно быть.
— Но ты, — продолжила она, — ты ничего не видел. Ничего. Все эти годы ты был слеп. Я не хотела тебя так же, как и ты не хотел меня. Но ты этого не видел. Я считала тебя старым. Но ты этого не чувствовал. Ты был слишком занят. Уж не знаю чем, но ты всегда был занят.
— Старым?
— Слишком старым.
— Слишком старым? О чем ты? Когда кто-то становится слишком старым?
— Старым, Йорген. Просто старым. Слишком старым для меня. Мои подруги спрашивали: «Зачем тебе этот старый пень?» Ты был таким медлительным не только в постели, но и вообще. Жутко медлительным, до крайности, как будто это делало тебя особенным, так ты себя вел. А если ты и не был слишком медлительным, те несколько раз, что ты не был медлительным… то ты был… тогда ты был… Да ладно, бог с ним. И знаешь, почему я осталась с тобой? Потому что все мужчины, которые мне нравились, интересовали меня, заводили, в которых я влюблялась иногда на несколько недель или пару месяцев, так вот, в них во всех было что-то ужасное. Они бы плохо заботились о моих детях, если вообще хотели детей, но и это не было самой большой проблемой. Проблема была в том, что они никогда не смогли бы заботиться о них так же, как ты, я так думала.
Он оторвал кусок туалетной бумаги, высморкался и вы бросил бумажку в унитаз. Посмотрел, как она держится на воде, и нажал на слив. Звук спускаемой воды принес облегчение и как будто сломал напряжение, которое еще секунду назад казалось невыносимым.
— У нас ведь не такая большая разница в возрасте? — сказал он, уставившись в унитаз. — Слишком старый. О чем ты? На сколько я тебя старше? Ты поэтому вернулась? Потому что забыла мне что-то сказать тогда?
Он ухмыльнулся. Эта мысль была абсурдной, слишком абсурдной, как некоторые жалобы его жильца. Точно такой же абсурдной, как и невозможность уволить человека с работы, потому что он слишком стар.
— Разница у нас достаточно большая. И она становится все больше. Разница в возрасте между нами становится все больше. Ты не замечаешь? И дело вовсе не в том, сколько лет нас разделяет. Это ментальный возраст. Он не имеет никакого отношения к годам, к дате рождения в паспорте. Ты просто старый. И ты такой уже очень давно. Ты перестал быть интересным. Волнующим. Если ты таким вообще был. Эти слова хоть что-то тебе говорят?
Он как будто вырвался из гипноза, в который его погрузил водоворот в унитазе, и повернулся к своей супруге.
— Ты права, — сказал он, — между нами не было страсти. Но страсть — не самое главное, огромное, прекрасное и единственное. Я, к примеру, находил твой запах весьма отталкивающим. Но я никогда и ничего об этом не сказал, потому что запах — не главное. Потому что если все дело в запахе, когда у вас двое детей, то тут что-то не так. Разве нет? Разве нужно жаловаться на запах?
— Что еще за запах? — спросила она и сделала шаг вперед. — О каком таком запахе ты вообще?..
Указательным пальцем он легонько коснулся ее ключицы. Просто беспечный жест.
— Ты сама знаешь. Ты прекрасно знаешь. Твой запах. Как ты пахнешь. Всегда, двадцать четыре часа в сутки.
Он отошел от нее к стиральной машине, прислонился к ней, небрежно сложил на груди руки и замолчал с задумчивым видом. Это была поза. Он вовсе не был таким спокойным, каким хотел бы казаться. Он был напряжен. Любой отказ, все, в чем он замечал отказ, жутко его пугало. Он заметил, что и самой жизни он пришелся не по нраву. Так что и жизнь ужасно его пугала.
— О чем ты говоришь? Запах! Решил, что тебе позволительно такое мне заявлять? Потому что ты тут справился пару лет без меня? Решил, что вдруг стал кем-то? Лучше меня? Сильнее?
Эта сушилка для полотенец была подарком. Он заказал ее в то же время, когда они ходили на курсы «Готовим дома суши и сашими». Так посоветовал их семейный психолог. Проводить больше времени вместе. Найти общие занятия. Делать друг другу подарки. Стать друг для друга особенными.
— Может, ты и моложе меня, — сказал он. — Так и есть. Может, ты всегда считала меня старым и медлительным до абсурда, что, впрочем, является достаточно субъективным наблюдением…