Он выключил светильник со своей стороны. И пролежал без сна еще минут двадцать. Иногда он задерживал дыхание, чтобы услышать, дышит ли Каиса.
Посреди ночи он вдруг проснулся. Ему приснилась Тирза. Они катались на велосипедах в Бетюве. Его родители были живы. Он встал с кровати, включил свет в ванной и присел на край ванны. Мысли еще расплывались. Он с трудом припомнил, что у него в постели спит ребенок, что он почти неделю провел в Виндхуке. Он попытался вспомнить, когда в последний раз слышал голос Тирзы. Это было, когда он звонил ей и телефон переключился на автоответчик. Он стал говорить с ней, совсем тихо.
— Тирза, — сказал он. — Я в Виндхуке. Необычный город, даже не город, скорее, деревня. Я говорю тихо, потому что я не один.
В половине девятого он проснулся. Каиса уже не спала. Она сидела на кровати и смотрела на него.
— Доброе утро, — сказал он.
Он потер руками лицо и взял с тумбочки часы.
— Уже поздно, — сказал он.
Он не стал принимать душ, а сразу оделся.
— Ты часто остаешься в гостях? — спросил он.
Опять тишина.
— Так ты часто остаешься в гостях ночевать?
— Да, — сказала она.
— Ты, конечно, можешь остаться на завтрак, но потом мне нужно приниматься за дела. Я здесь ради моей дочери. Мы ее потеряли. Знаешь, как я ее называю? Царица солнца.
Он вытащил ее из постели. Ей нечего было надеть, кроме грязного платьица. Осторожно, чтобы не порвать, он снял с нее платье Тирзы.
Он снова завернул его в бумагу, убрал в ящик и протянул девочке ее платье. Она не стала его надевать. Он присел перед ней на корточки.
— Мы пойдем завтракать, — сказал он. — Так что тебе нужно одеться.
Ему показалось, что она хочет потереться о его нос своим носом, но она неожиданно прижалась губами к его губам. Он отпрянул в испуге.
— Нет-нет, — сказал он. — Не нужно так делать.
Он снова почувствовал, как тут жарко и что его одежда, которую он снова надел, пахла потом. Но кому было до этого дело? Пахнуть потом в Африке и пахнуть потом на улице Ван Эйгхена — совсем разные вещи.
— Тебе нужно одеться, — сказал он. — Мы идем завтракать.
Хофмейстер натянул на нее платье.
Он еще некоторое время сидел неподвижно, как будто что-то забыл.
— Надо почистить зубы, — сказал он. — Но мы сделаем это после завтрака.
Он увидел на мини-баре фотографию Тирзы. Он убрал ее в конверт, а конверт положил во внутренний карман. А потом все-таки заставил себя надеть сандалии.
Он медленно прошел с Каисой к шведскому столу, который накрывали на террасе.
Два столика было занято. Он узнал людей, которые вчера ужинали в ресторане.
Все разговоры снова затихли, стоило ему появиться с ребенком.
Они сели за столик. Гости должны были сами брать себе еду, но Хофмейстер пока не мог встать. Ему было больно идти.
Девушка, которая обслуживала их вчера, спросила:
— Кофе, господин Хофмейстер?
Он кивнул.
— А для юной дамы, наверное, подойдет горячее какао, да? Горячее какао.
В это утро он не стал надевать шляпу, а портфель все-таки взял с собой. Там было все самое необходимое.
Он уже собрался встать и пойти с девочкой к буфету, как у него во внутреннем кармане задрожал телефон. Это была его супруга.
— Почему я так долго ничего от тебя не слышу? — спросила она.
— Ты что, переживаешь? — шепотом спросил он, хотя его тут все равно никто не понимал. — В этом нет необходимости.
— Не о тебе. О Тирзе.
— Я думаю, она уже уехала из Виндхука. Наверное, поехала к океану или в пустыню. Я поеду поищу ее там.
— Поедешь поищешь? Йорген, это же не игра в прятки. Может, все-таки уже пора пойти в полицию и заявить о том, что пропал человек?
— Я знаю, что это не прятки. Думаешь, я стал бы лететь восемнадцать часов, чтобы поиграть в прятки?
— Я хочу, чтобы ты уже что-то сделал!
— Ты беспокоишься?
— Иби беспокоится. Она звонит Тирзе по два раза в день. Она нервничает и нервирует меня. Я знаю, что это чепуха, но все равно. Ты уже был в полиции?
— В полиции? Это Намибия.
— Я в курсе, но рано или поздно тебе все равно придется пойти в полицию. Или ты хочешь подать заявление в Амстердаме?
— Я потом тебе перезвоню. Все под контролем. Она обязательно появится. Ты же сама сказала, она даст о себе знать. Она просто о нас забыла.
Он захлопнул телефон и убрал его в карман.
Девочка смотрела на него, как обычно, невозмутимо.
— Моя супруга беспокоится, она считает, что нам следует пойти в полицию.
Хофмейстер поднялся и вместе с девочкой пошел к шведскому столу. У буфета ребенок сжал его руку. Она показала пальчиком на круассан. Он положил круассан на тарелку.
— Йогурт? — спросил он. — Йогурт с фруктами?
Когда они вернулись за стол и девочке принесли какао, он сказал:
— Я должен кое-что тебе рассказать, Каиса. Это, в общем-то, даже забавно.
Кофейной ложечкой он попробовал ее йогурт.
Он нагнулся к ней ближе, все еще с ложечкой в руках.
— Моя жизнь подходит к концу, — сказал он. — Мне некуда деваться.
В его голосе был какой-то триумф, он сам это услышал. Как будто это было большим достижением — когда тебе некуда деться. И никуда не сбежать.
Она кивнула. Наверное, его голос заставил ее улыбнуться. Голос, который от души шутит, которым говорят взрослые, когда собираются пощекотать ребенка.
— Люди, — сказал он, — хотят сделать из своей жизни историю. Так они создают порядок. Вот что такое их истории. Создавать порядок. А история, которую создал я… — Он сделал большой глоток кофе. — Она вышла из-под контроля.
Он вдруг почувствовал спокойную печаль, которую помнил по холмам Южной Германии, когда он бродил там, пока его дочь была в клинике.
— Когда тебе некуда больше деться, — сказал он, — игра заканчивается, и ты оказываешься в реальности. Моя супруга и я, мы с ней часто играли. Раньше. Мы притворялись, как будто я был насильник с ножом, а она — девушка на велосипеде. В парке Вондела. В Амстердаме. Ночью. Мы играли, мы с моей супругой, все, что мы делали друг с другом, это все была игра.
Он пожал плечами. Он не знал, что еще сказать.
Когда девушка подлила ему кофе, он понял по ее лицу, что больше не может оставаться в этом отеле. Он увидел отвращение, которое почти не отличалось от злости. Люди не жалуют путешественников, которые ищут особые утехи, и хотя он очень хотел объяснить, что не искал никаких особых утех и даже обычных утех, он понимал, что все объяснения тут бесполезны.
Он поднялся, помог ребенку слезть со стула и пошел к своему номеру. Пока они шли, девочка не отпускала его руку. Он уже не удивлялся, когда она так делала. Как будто так и было надо.
У двери они остановились. Он наклонился.
— Тебе нужно домой, — сказал он. — Где ты живешь, Каиса?
Она не ответила и посмотрела куда-то мимо него.
Он снова повторил свой вопрос. Опять никакого ответа.
— Я должен искать свою дочь, Каиса, — сказал он. — Она пропала. Мы волнуемся. Мы все ужасно волнуемся. Где ты живешь?
Он взял ее за обе руки и легонько их сжал.
— Где ты живешь? — спросил он.
Ее ответ не был неожиданным, но его все равно затошнило от этой фразы:
— Вы хотите компанию, сэр?
Он всегда считал, что это чушь, когда люди говорили, что их тошнит от страха. Он никогда в это не верил. А теперь он сам это почувствовал. Его тошнило от страха, хоть он и не знал, чего именно он так боится и было ли в его жизни еще хоть что-то, чего он мог бы бояться.
Хофмейстер открыл дверь, девочка быстро проскользнула мимо него и села на стул, который уже явно воспринимала как свою собственность.
— Ну хорошо, — сказал он и подошел к мини-бару. — Можешь остаться еще на один день. Мне это нравится, потому что мы с тобой можем так хорошо поговорить. Мы понимаем друг друга, Каиса. А знаешь почему? Потому что мы не отвергаем друг друга.
Он надел на голову шляпу, снова сунул под мышку портфель и взял девочку за руку. У зеркала он на минуту остановился.