— А ты, значит, слышишь? — Рука охотника потянулась к шее старухи, но отдернулась, и Коган закричал еще сильнее, обращаясь в сторону леса: — Смотри, Ри! Смотри и не говори потом, что я не предлагал тебе выбор! А я предлагаю! Марво динтаф идʼдинио!
Ри похолодел от страха. Оцепенение сковало тело, а глаза расширились от осознания неизбежного. Дядя воззвал к древнему закону цнои, рожденному, как и многие устои их обычаев, во второй эпохе и передающемуся на мертвом языке «жующих». Он гласил, что в ситуациях, когда смерть — вопрос решенный, первым обязан умереть мужчина.
— Рийя Нон! — Терпение дяди иссякало. Он схватил Мельзингу за шкирку и подтянул к себе, чуть приподняв, так, что ноги старухи-обрядчицы касались земли только кончиками пальцев. Выкрикивая, он брызгал слюной и сильно морщился, глаза закатывались все чаще: — Если бы не цнойская дыра, в которой ты живешь, ты бы знал обо мне, потому что в Старых землях каждый знает: Коган Халла не умеет ждать, не способен прощать и не дослушивает оправданий до конца! Поэтому, Ри, никогда не оправдывайся, не проси прощения… — И последние слова он прокричал прямо в лицо старухи, бледнеющее от ужаса: — И никогда не заставляй меня ждать! Марво динтаф идʼдинио, Ри! Выходи! Или же беги и живи, угасая в позоре, пока я не найду тебя и не раздавлю дымящийся пепел подобия мужчины.
Коган отшвырнул старуху и медленно вытянул из ножен меч. Толпа ахнула. Оружие уныло загудело — этот тихий и в то же время жуткий замогильный звук проник в каждую живую клетку и породил предсмертный страх, подкосив ноги, заставив упасть на колени всех жителей Энфиса, вышедших к чужакам. Но сами они не дрогнули, и только илори засуетились, пританцовывая по вымощенной дороге. Коган стянул перчатку с правой руки, прижав ее к лошадиной бочине, тем самым обнажив подвижный металлический прихват с блестящим шаром вместо конечности. Короткий эфес дырой легко наделся на этот шар, щелкнув и заскрежетав. Коган странно, глубоко задышал, будто меч воодушевлял и осчастливливал его.
— Беги, Ри, — прохрипел охотник, резко крутанул рукой с вставленным в протез мечом и искусным взмахом отсек голову стоящей на коленях Мельзинге. Тело свалилось в теплую траву.
Некоторые запричитали, старейшина обронил проклятия сущих, но все раболепно сползлись кучнее. Ри, схватившись за шею, зажмурился и прижался к глиняной стене коровника. Голова кружилась, тошнота кислым комком подступила к горлу.
— Беги, Рийя Нон! — требовательно воскликнул Коган.
И Ри рванул с места, бросившись в темный, колючий лес. Убийцы почуяли среди общего страха панику убегающей жертвы и хотели было пуститься вдогонку, но их предводитель, резко цыкнув, пресек преследование. Коган самодовольно прорычал себе под нос, но так, чтобы остальные услышали:
— О тэ ранги, Ри, я буду за спиной в каждом шевелении листа, в каждом взгляде пролетающей над твоей головой синицы, я буду следить за тобой… о тэ ранги.
Он вскинул меч и громогласно объявил:
— Хеллизия! Эль сэкта!
Соратники по оружию ответили дружным боевым выкриком: «Сэкта!» — эти слова настигли убегающего Ри через нити сущих напуганных жителей Энфиса плачем детей, проклятиями и диким ужасом. Потеряв на мгновение землю под ногами, он зацепил плечом ствол сосны и с шумом грохнулся в ложбину. Слезы хлынули из глаз парня — боль ревущей от стыда души и клокочущего от страха сердца. Он все еще чувствовал конвульсивный трепет Энфиса, нити волнами передавали испуг, смирение, обвинения, и каждый новый всплеск жег сильнее, заставляя вскочить и бежать как можно дальше. Образы охотников тускнели, догоняя серыми вспышками.
С тех пор, как Коган достал свой меч, люди не поднимались с колен. Те же, кто был слаб или стар, и вовсе лежали, скрючившись на земле. Они стонали. Некоторых выворачивало рвотой прямо на себя.
Тот, которого Коган назвал Лиссо, спешился и подпрыгнул с вытянутым языком и перекошенным лицом к трясущемуся судье. Схватил за подбородок и притянул к вытаращенным безумным глазам:
— Что ты сказал? Повтори!
— От имени владетеля Тэи… — губы судьи тряслись, он казался похудевшим. Если у старейшины и теплились надежды на защиту представителя власти, когда отряд Когана только въехал в спящую обитель, то сейчас не осталось ни малейшей.
— Ты только посмотри, Ког! — Лиссо почти вплотную приблизился к судье, колючая щека прижалась к гладкой щеке замершего мужчины, вонь перегара обжигала пересохшие губы. — Ты глянь! Не такой ли искал?