Моя кожа покрыта блестками пота, когда я резко толкаю бедрами, охваченный миллионом ощущений одновременно, стирая границы между болью и удовольствием. Визг Элизабет приглушается полом, когда я свободно хрюкаю в воздух.
Я выхожу и переворачиваю ее на спину, наблюдая, как она морщится от боли, лежа на руках, но я вижу ее скрытое веселье. Затем она вонзает свои ногти в мое сердце, заставляя меня любить ее еще больше, когда ее губы приподнимаются в слабой улыбке, и она раздвигает ноги шире для меня, приглашая меня взять больше.
Я не могу не быть с ней единым целым.
Я держу свой член и проскальзываю в ее набухшую, спелую киску. Я все еще остаюсь самим собой и ее нуждающееся тело начинает сжиматься вокруг моего члена. Отстраняясь, я рычу, неистово трахая ее, и комната наполняется шумом из стонов, вздохов и хрюканья. Элизабет наклоняет свое гибкое тело к моему в попытке трахнуть меня в ответ.
Она — гребаная парадигма.
Мой член начинает набухать в ней, набирая силу экстаза, в то же время я чувствую, как тело Элизабет напрягается, сбиваясь с ритма. Она смотрит на меня снизу-вверх, и я протягиваю руку под нее и нахожу ее руку. Я крепко сжимаю её в своих, нуждаясь в том, чтобы она знала, что она в безопасности, позволяя себе развалиться со мной, что мы вместе в наших самых уязвимых состояниях. Ее глаза расплываются, и она делает глубокий вдох, прежде чем издать пьянящий стон, чувственный и грубый. Ее киска сжимается в спазмах вокруг моего члена. Я врываюсь в нее, выстреливая свою сперму глубоко в нее, постанывая синхронно с ее удовольствием. Ее рука сжимает мою, пока мы вместе переживаем наши оргазмы. Она извивается под моим телом, получая от меня как можно больше удовольствия, и мне нравится, с какой жадностью она относится ко мне в эти моменты.
Когда мы потные, сытые и совершенно запыхавшиеся, я переворачиваю нас на бок и расстегиваю ремень, и, как и всегда раньше, она обвивает руками мою шею. Мой член дергается, когда я погружаю его в нее и обхватываю руками ее тело, пока она держится за меня.
Я уверен, она не знает, что в этот момент я нуждаюсь в ее объятиях больше, чем она в моих. Она успокаивает меня так, как никто не мог, выводя токсины из моих костей и заменяя их своей любовью. Она заполняет меня полностью, отдавая себя так охотно, чтобы я мог взять все, что мне нужно, и она делает это так идеально.
Я откидываю голову назад, чтобы посмотреть на нее, и она прижимается своим лбом к моему, не открывая глаз. Когда я наклоняюсь и целую ее, открыто и глубоко, я полностью заключаю ее в свои объятия. Она впадает в отчаяние, и я встречаю ее настойчивое желание быть ближе. Я оставляю ей синяки, прижимаюсь губами к ее губам, и мы истекаем кровью. Как каннибалы, мы питаемся друг другом, делимся кровью из наших сердец, объединяя нас еще больше.
Глава 20
Элизабет
Деклан сидит в тихом отчаянии, пока мы летим обратно в Чикаго. Я знала, что лучше не заставлять его говорить, когда он вернулся в отель прошлой ночью. Я видела муки в его глазах, поэтому я держала рот на замке и отдала себя ему, чтобы он мог использовать меня для утешения. Мы провели всю ночь на полу вместе, обнаженные и заключенные в объятия друг друга.
Он молчал все утро, и я последовала его примеру, вернув молчание. Я не знаю, что было сказано между ним и Кэлом, и чем это закончилось, но я сомневаюсь, что все закончилось хорошо. Когда я смотрю на него, когда он сидит рядом со мной, я замечаю, что он пристально смотрит на меня. Я хочу спросить его, все ли с ним в порядке, но не делаю этого. Вместо этого я просто слабо улыбаюсь ему и сжимаю его руку, которая держит мою. Он целует меня в макушку, и я закрываю глаза, используя его плечо в качестве подушки до конца полета.
Деклан был в своем офисе на первом этаже Lotus с тех пор, как мы вернулись из Нью — Йорка, в то время, как я оставалась в пентхаусе. Он еще не разговаривал со мной, а я была занята составлением списка пассажиров: Майкл Росс, Уильям Бакстер, Клинт Нур, Бен Векслер.
Я потратила пару часов на эти имена и ничего не нашла. Решив дать себе передышку, я звоню на кухню и заказываю еду, а затем бездумно листаю несколько журналов. Минуты превращаются в часы, и когда солнце начинает садиться, я сажусь на край кровати и наблюдаю.
Когда солнце целует горизонт, кровать опускается рядом со мной. Мы сидим вместе в тишине, пока день не сменяется ночью.
— Она моя бабушка.
Его слабый голос прорезает темноту, и когда я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, его глаза сосредоточены на небе.
— Кто? — мягко спрашиваю я.