— Я тоже знаю эту боль. Не только ты это почувствовала, — в его словах слышится силой. — Я чувствовал это всем своим существом. Вот как глубоко ты проникаешь в меня.
— Так много всего произошло. Я хотела тебя в ту секунду, когда потеряла, и теперь, когда ты у меня есть, я чувствую себя так…
— Что ты чувствуешь?
Протянув руку к его лицу, я провожу пальцами по его подбородку и по его заросшей щетине, слушая, как она потрескивает под моей ладонью.
— Расколотой, — говорю я, а затем опускаю руку вместе с головой.
— Посмотри на меня, — требует он, и я это делаю. — Все в порядке. Мне трудно осмыслить все, что свалилось на меня за последние несколько недель, так что я понимаю. Мы избавимся от этого чувства, обещаю, но на это потребуется время. Мне нужно, чтобы ты знала одно: я здесь. Я буду напоминать тебе об этом каждый день, если придется. Я здесь.
Я позволяю его словам попытаться успокоить мою тревогу, когда беру свою руку и прикрываю пулевое ранение на его груди, то, которое Пик нанес ему с намерением убить его. Мой большой палец скользит по приподнятой плоти, и когда я поднимаю взгляд, он сосредоточен на моей руке. Чувство вины течет по моей крови. Его глаза встречаются с моими, и я спрашиваю:
— Тебе было больно?
— Не так сильно, как потерять тебя, — отвечает он, обхватывая рукой мое запястье, в то время как я продолжаю водить пальцами по своему предательству, которое теперь как клеймо на нем, навечно.
— Я манипулировала тобой. Я солгала.
— Ты сделала это. И я ненавижу тебя за это. Я ненавижу тебя за то, во что твоя ложь превратила меня.
— Но ты скучал по мне?
— Я не мог разлюбить тебя.
Прижимая ладонь к его груди, я чувствую, как бьется его сердце, и решаю оторвать кусочек своего собственного сердца, чтобы отдать ему, обнажая крошечную часть того, что, как я знаю, я должна защищать в крепости своей души. Деклан всегда умел проникать прямо в мою душу. Итак, я передаю свое предложение в форме правды, давая ему понять:
— Ты меня пугаешь.
Его сердцебиение усиливается, обнажая его разочарование моими словами.
— Что во мне тебя пугает?
— То, как ты легко ломаешь мои стены.
— Почему ты хочешь, чтобы между нами были стены?
— Потому что я боюсь чувствовать прямо сейчас. Во мне так много всего, с чем я борюсь. Я боюсь, что это будет слишком.
Он тяжело вздыхает, расстроенный моим признанием. Он на мгновение опускает голову, а затем с контролируемой силой хватает меня за другое запястье и толкает на кровать. Я не сопротивляюсь ему, когда он садится мне на бедра. Зеленые глаза кричат о повиновении, и я даю ему именно это, когда он снимает мой топ, разрывая ткань и отрывая пуговицы, чтобы обнажить мою грудь.
От прохладного воздуха мои соски мгновенно твердеют, но он охотится не за моей грудью. Он быстро берет оба моих запястья в одну руку, удерживая меня, а затем берет другую и крепко прижимает ее к центру моей груди.
— Это мое, — заявляет он. — Ты хочешь меня?
— Да, — выдыхаю я.
— Ты хочешь быть со мной?
— Да.
— Тогда это твое маленькое сердечко — мое. Оно бьется для меня, и я обеспечу его защиту. Ты меня слышишь?
Я киваю.
— Ты должна доверять мне достаточно, чтобы я заботился о тебе. Я никогда не позволю тебе сломаться.
Моя грудь тяжело вздымается и опускается, когда я ловлю его слова, нуждаясь в них, чтобы успокоить свои страхи.
— Ты мне доверяешь?
Я снова киваю.
— Скажи мне.
— Я доверяю тебе.
Еще одна ложь.
Глава 4
Деклан
Я оставил Элизабет читать в библиотеке. Прошло несколько дней с тех пор, как я нашел ее, и, хотя синяки исчезают, а отек идет на спад, она продолжает держаться на расстоянии. Я еще не трахнул ее, не то чтобы я не пытался, но я также не давил. Укрощение зверя внутри меня — это не то, чем я наслаждаюсь, пока жду с нетерпением, когда ее хрупкость ослабеет.
Хотя присутствие Лаклана здесь помогло. Какая бы дружба ни завязалась между ними, пока она жила в «Водяной лилии», она смягчила неловкость для всех нас, оставив лишь незначительные остатки. Зная, что мы с Лакланом видели той ночью, состояние, в котором мы нашли Элизабет, похоже, не беспокоит ее так сильно, как можно было бы предположить, как это беспокоит меня. Я полагаю, что отсутствие у нее стыда произрастает из ее детства и того, что ей пришлось пережить. Буквально на днях она призналась, что считает себя не более чем гнилью.