Полицейские сели в машину и поехали дальше, Франц Фибер включил зажигание. Путь был свободен.
— А автограф? — спросила она.
Он порылся в карманах, без половинки ваучера ему не обойтись, с лотерейным билетом тоже расставаться не стоит, он оторвал кусок кармана. Авторучка прекрасно писала на ткани.
— Я поставлю подпись на своем шелковом белье, — сказал он.
— Я буду его носить прямо на теле.
«Ягуар» рванул с места.
— Остановись в конце дорожки, — сказал Каспер. — Я должен послать воздушный поцелуй.
Машина остановилась. Он высунулся и послал воздушный поцелуй. А заодно поискал глазами табличку с именем владельца. И не нашел. Зато увидел надпись «Продается». Он посмотрел вперед на дорогу. В пятидесяти метрах по направлению к ипподрому стоял темный «форд».
— Хорошо бы ты остановился прямо за углом, — сказал он.
«Ягуар» повернул за угол и остановился. Каспер вышел из машины, прошел немного назад, осторожно выглянул из-за стены. «Форд» завелся и проехал вперед. Балерина вышла на дорогу и, добежав до машины словно двадцатилетняя, села рядом с водителем. Каспер залез в «ягуар».
— Нас кто-то преследует, — констатировал он. — И тебе с этим ничего не поделать.
«Ягуар» рванул вперед, как будто его подхватила снизу какая-то огромная рука. Позади них автомобильные фары обшаривали участок от вилл до променада. Двигатель «ягуара» начал крещендо, Франц Фибер крутанул руль направо, мир накренился, машина въехала вверх по склону в направлении Дворцового парка и пробила изгородь. Руки Каспера нащупали какие-то ручки и вцепились в них, со всех сторон машину хлестали ветки и кусты. Он посмотрел на сидящего на переднем сиденье молодого человека, тот был сосредоточен, но спокоен. Руки и ноги танцевали по кнопкам и педалям — все равно что сидеть за спиной Хельмута Вальхи[22] у большого рояля в церкви Святого Лаврентия в Алкмааре во время записи «Kunst der Fuge».[23] Сотня пневматических молоточков обрабатывала снаружи кузов. «Ягуар» начал тормозить, и раздался такой треск, как будто они въехали прямо в аппарат для уничтожения документов. Все погрузилось в темноту.
В темноте были видны точечки света, они слились в маленькое круглое пятно, машина стояла в рододендроновом кусте, он был огромным, словно гараж.
Мимо светового пятна, изучая местность, проехал темный «форд».
— Мы могли разбиться, — заметил Каспер.
— Я постоянно молюсь. Иисус слышит меня.
У каждого автомобиля есть своя акустическая подпись, Каспер слышал, как «форд», который, похоже, где-то развернулся, возвращается назад, потом он медленно проехал мимо них.
— Ты ведь специалист, — произнес Каспер. — Если существует договоренность о том, что кого-то надо забирать из блокированного района. Ты мог бы узнать, где и когда?
— Ты знаешь фамилию этого человека?
Каспер назвал фамилию Стине. Франц Фибер коротко поговорил по телефону.
— Профсоюзы владеют клубами таксистов. Кафетериями, игровыми автоматами, сплетнями. И информацией. Через несколько минут мы будем знать про нее все.
Каспер прислушивался к движению транспорта на Странвайен. Все-таки, если сравнивать с Глострупом, это была другая галактика. Окружающие его звуки были изящными и неброскими. Мягкое пощелкивание насоса в гидравлике «роллс-ройса». Многосоставная и при этом старательно сдерживаемая агрессия восьмицилиндровых дизелей common-rail. Машины, которые создавались не для того, чтобы их слышали, а чтобы внезапно появляться — из тишины. А если, в конце концов, тишина будет нарушена, то чем-нибудь исключительным: животным урчанием «феррари» или ностальгическим, обертонным ревом четырехцилиндрового, с воздушным охлаждением, оппозитного двигателя ветерана-«фольксвагена».
Здесь и между домами оставалось место для звука — реверберация прямо пропорциональна объему пространства. Каспер закрыл глаза. У него могли бы быть такие же машины, как у Чаплина. Как у Бхагвана. У него могли бы работать люди, которые водили бы их и ремонтировали бы их. Вместо этого он сидел здесь.
Был как раз подходящий момент для того, чтобы отложить небольшое золотое яйцо.
— Счастье, — произнес он, — это не тогда, когда надо копить и создавать, а тогда, когда научился отказываться.
Он услышал почти беззвучный дизельный двигатель, «мерседес» — самый тихий из всех автомобилей. Он услышал легкое трепетание ветра в складном верхе. «Мерседес-купе». Машина, которую он сам бы купил, если бы он был Лоне Борфельдт. Она ехала медленно, рывками. Точно так же, как и он бы ехал, если бы встретился с самим собой. А потом с полицией.
Машина попала в полосу света, проехала мимо кафе «Вокруг света» — за рулем сидела женщина.
Каспер сделал знак рукой, молодой человек понял его мгновенно. «Ягуар» выполз из кустов и плавно увеличил скорость. Каспер не мог понять, следуя какому чувству ехал Франц Фибер, — все вокруг было черно. Автомобиль ударился в изгородь, перелетел через велосипедную дорожку и на минуту остановился на полосе движения между ресторанчиком «У конюшни» и «Датским аквариумом». На застекленной террасе две сотни человек перестали жевать. «Ягуар» снова завелся, повернул на Странвайен, между ними и «купе» было пять машин.
Франц Фибер ответил на телефонный звонок.
— Ее надо забирать через сорок пять минут, — сообщил он. — И я взял заказ.
«Ягуар» держал дистанцию до самого Странбульвара. Машина, идущая перед ними, показала поворот налево, там шли дорожные работы, все движение сужалось до одного ряда, между ними и маленьким «мерседесом» оказалось с десяток автомобилей. Когда они доехали до Миддельфартсгаде, «мерседес» исчез.
Каспер помнил этот район. Когда-то он отправлялся сюда гулять, чтобы дать отдохнуть слуху во время первых цирковых представлений в театре «Газверк», тогда и гримерных на всех не хватало. Он сделал знак, «ягуар» пересек проезжую часть, развернулся и, скользнув вдоль здания театра, остановился.
Каспер выскочил из машины еще до того, как она полностью остановилась. Он перепрыгнул через ограду у придорожной канавы, вскарабкался по крутым, глинистым скатам, поднялся на насыпь железной дороги. Он бежал на север, прыгал со шпалы на шпалу, пока по левую руку не показался открытый участок с футбольными полями. Тут он пригнулся.
Он услышал ее еще до того, как увидел. Она не повернула в сторону Фрихаун, а поехала по Скудехаунсвай.
Машина исчезла за офисным центром в районе контейнерного порта. Но теперь он примерно представлял, куда она направляется. Она направлялась к мысу Типпен.
Прежнего мыса больше не было. С тех пор, как он в последний раз покинул Данию, все изменилось. И появилось кое-что другое.
Новостройка закрыла вид на море. Но в просвете между двумя зданиями он увидел намытую территорию. Она возникла перед комплексом четырехэтажных офисных зданий, выдаваясь на расстояние от пятидесяти до ста метров в море.
Это было то самое место, где пересекли друг друга окружности на двухсотпятидесятиметровом плане Сти-не. Значит, он все-таки не ошибся.
Он медленно пошел назад. Перед ним раскинулся Копенгаген. Длинные желтоватые световые цепи ведущих в город дорог. Кальциево-белый и диодно-голубой отсвет над центром города, с большой черной дырой там, где район был блокирован, — своего рода световой вакуум. За ним, освещенные галогенными прожекторами, белые стены мусоросжигательного завода — монументальные, словно стены храма. За ними — остров Амагер, словно оранжевая световая печатная плата. В обрамлении ведущих к аэропорту Каструп длинных полос посадочных огней — словно парящих на высоте нескольких метров над морем световых мостов.
Он спустился со склона у проволочной ограды футбольных полей и оказался на Миддельфартсгаде позади «ягуара». Он шел сгорбившись. Поравнявшись с водительской дверью, он выпрямился. Потом оперся локтями на открытое окно.
— У меня сохранился кое-какой слух со времен моей молодости, — сообщил он. — Ты только что говорил по телефону, чтобы узнать, где ее надо забирать. Так вот, на другом конце провода никого не было. Значит, У нас два случая злоупотребления доверием. Этот и вопрос о том, как ты получил мой заказ. Мое сердце изнывает от этого.
22
Хельмут Вальха (1907–1992) — знаменитый немецкий органист-интерпретатор, в 16 лет потерявший зрение.