— Мы свяжемся с полицией, — сказала она.
Он оперся о стол, слышно было плохо, мелкие отверстия микрофона и динамика были залиты кровью.
— Мне тут надо кое с чем разобраться, — сказал он. — А потом я приду за оплатой.
— Обязательно приходите.
Он положил трубку.
Лифт работал, они спустились на три этажа вниз, остановились, дверь открылась. Снаружи у двери стоял Франц Фибер. Он вошел в лифт. Лифт поехал дальше вниз. Франц вытянулся и взглянул на его макушку.
— Трещины, — констатировал он. — У тебя перелом черепа.
Каспер ухватился за молодого человека здоровой рукой, его почти пронесли через двор. Он слышал, как кровь капает на плиты, — нежный, едва слышный звенящий звук, очень отличающийся от звука водяных капель из-за большей вязкости.
В тот момент, когда они вступили в тень внешней стены, во всем дворе зажглись прожекторы. Ногами он чувствовал множество ступенек. Они открыли дверь и вошли в стеклянную будку. Зеленый адмирал был все еще растерян, Каспер это слышал. Но это было ничто по сравнению с тем, каким он стал теперь, он уставился на Каспера, на женщину и, узнав ее, замер. Каспер чувствовал, что необходимо что-то сказать. Не можем же мы оставить своих ближних, которым причинили неудобство, в полной растерянности.
Многие люди думают, что они в этой жизни купили билет на Гилберта и Салливана.[53] Но лишь с большим опозданием обнаруживают, что жизнь — это фрагмент гибельной музыки Шнитке.
— Аске решил, что яйцо маловато, — пояснил он. — А вы ведь знаете его темперамент.
Оказавшись на улице, Каспер отпустил руку женщины. Она не сделала дальше ни шагу. Вместе с Францем они дошли до машины. Женщина по-прежнему стояла неподвижно. Касперу удалось забраться на сиденье.
— Нам надо попасть на кольцевую, — сказал он.
— У тебя кровотечение, — сказал Фибер.
— Любое венозное кровотечение можно остановить за десять минут. Нежными, но уверенными нажатиями.
— У тебя только две руки.
На перекрестке в конце Сункрогсгаде они повернули на север. Все огни перед глазами Каспера сливались в единое целое. Франц Фибер развернулся. Каспера откинуло к двери.
— Полицейский кордон, — сообщил молодой человек.
Они выехали на Странбульвар. Потом на Ягтвай. Каспер нашел пачку тканевых салфеток. Сложил их, сделав из них компресс. Попытался привязать его полотенцем. Салфетки намокали, как только он их прикладывал. У него поднималась температура. Сидящий рядом с ним молодой человек начал плакать.
Вот в чем проблема с учениками. Стоит только мастеру зажечь в ученике неистовый огонь, как возникает опасность, что тот сгорит. Посмотрите на сыновей Баха. Никто из них так всерьез и не стал знаменитым после папочки. А Юнг? Он так никогда полностью и не стер следы топтавшего его Фрейда.
— Оба ребенка живы, — сказал Каспер.
— Тебе надо в больницу.
— Потом, у нас есть еще несколько дел.
— Посмотри на себя.
— Нам осталось всего ничего. Как говорила святая Тереза из Лизье: Je choisis tout — я выбираю все.
Каспер опустил стекло. Температура — это реакция на физические повреждения, он помнил это по своим несчастным случаям на манеже с тех времен, когда еще работал акробатом. Прохладный ветер приносил облегчение. Хуже было с усталостью — она связана с потерей крови.
Они ехали по Ягтвай — улице, разделяющей центр Копенгагена и остальные районы. Свернули на Тагенсвай, переехали через Озера. Никогда прежде город не звучал таким образом. У него появился призвук какого-то фокуса. Звучание напоминало о рождественском вечере или о времени, когда по телевизору показывают решающий матч по футболу. Но звук был более интенсивным. Гораздо более напряженным. Люди прислушивались к блокированному району. В тревожном ожидании новых толчков. Они прислушивались все вместе. Это была, хотя и не хотелось этого признавать, общность людей, которые прекрасно осознают, что им, возможно, придется умереть вместе. Падре Пио однажды сказал верующим, что лучшее место для молитвы — самолет, терпящий аварию. «Если все вы в это мгновение действительно сосредоточитесь на молитве, — сказал он, — то неизбежно осуществится Божий промысел».
— Я встречал много сумасшедших, — заметил Франц Фибер. — Но, черт подери, никогда…
Каспер сделал знак, машина свернула с Эстервольгаде, проехала мимо Геологического музея, вползла вверх по подъему в пятнадцать процентов и въехала в низкие открытые ворота.
В одной из стеклянных будок горел свет. У письменного стола сидел белокурый принц Валиант.
— Будь добр, довези меня до самого кабинета, — сказал Каспер.
Франц покачал головой.
— В моем состоянии, — объяснил Каспер, — лучше не выходить на холод.
Молодой человек нажал на акселератор. Машина ударила стеклянную дверь, пробила ее, словно бумажный экран, и остановилась, частично въехав в приемную.
Каспер с трудом поднялся с переднего сиденья. Сел на стул перед письменным столом. Сидящий за столом человек окаменел.
Когда Каспер был маленьким, многие профессора звучали как-то неловко, что заставляло окружающих оглядываться в поисках какого-нибудь предмета, которым можно было бы закрыть уши, ну, скажем, каким-нибудь лежащим на полу ковром. В то время для академической карьеры требовалось невротическое, одностороннее, интеллектуальное сверхнапряжение. Каспер встречался с профессорами из окружения Максимилиана, когда они оказывались среди премьерной публики, — они отнюдь не были цельными натурами.
Время изменило их звучание, человек по другую сторону письменного стола обладал широким спектром. И тем не менее.
— Многие цирковые артисты, — сказал Каспер, — боятся людей с высшим образованием. Я не из их числа. Мой любимый персонаж commedia dell'arte — Доктор, знаешь его? «Все можно вылечить знанием».
Светловолосый человек покосился на разбитую входную дверь, Каспер слышал, как он подсчитывает, каковы его шансы удрать.
— Не советую, — заметил Каспер, — мне терять нечего.
Судя по звучанию, человек отказался от своей мысли.
— Что ты должен был сделать?
Тот не отвечал.
— Ты должен был пролить свет естественных наук на демонстрацию. Что они демонстрировали?
Блондин посмотрел на машину. Франц Фибер по-прежнему сидел за рулем. Окна и двери были закрыты.
— Свидетелей нет, — сказал он.
— Бог слышит все, — ответил Каспер. — Но Он не будет давать показания в Городском суде.
Профессор облизал губы.
— Они ничего не демонстрировали. Девочка сказала только: «Больше толчков не будет». Было двадцать покупателей. Иностранцев. Это было переведено на английский. Вот и все. Это заняло пять минут.
Каспер слышал, что он говорит правду.
— Что ты имеешь с этого?
— Научную информацию.
— А нельзя ли немного ближе к правде?
Профессор опустил взгляд.
— Ты очень талантлив, — продолжал Каспер. — Я это слышу. К тому же ты приезжал вместе с этим Кинг Конгом, чтобы купить меня. И все-таки ты неспособен на насилие. А я способен. Посмотри-ка на меня. Я пришел прямо с поля боя.
Профессор поднял на него глаза.
— Университет — тоскливое место, — сказал он. — Если ты действительно хочешь чего-нибудь достичь, то это должно быть вне университета.
Когда человек находится в гармонии с самим собой, в его звучании появляется приятная твердость. Даже если это гармония с собственной сомнительной нравственностью.
— Что такое умеют дети?
— Мы сканировали их. У них необычные энцефалограммы. Вот и все.
— Что может Синяя Дама? Мать Мария.
Звучание мужчины изменилось, стало похожим на знакомое Касперу по рынкам — звук, предшествующий какой-нибудь сделке.
Каспер с трудом встал. Перед профессором лежала синяя папка. Он постучал по ней костяшками пальцев.
— Между высшими учебными заведениями существует свободный обмен информацией, — проговорил профессор.
Папка эта была из полиции, Каспер узнал обложку, которую видел в кабинете Асты Борелло.
53
Драматург Уильям Гилберт (1836–1911) и композитор Артур Салливан (1842–1900) — классики английского музыкального театра, авторы знаменитых комических опер.