— Ну что, други, за чудо, — Двир поднял свою рюмку, отсалютовал и протянул её вперёд, чтобы чокнуться. Диме приглашения не понадобилось, похоже, что культура пития в дружеских компаниях во всех странах примерно одинаковая. Залпом вывернув в себя всё содержимое рюмки, он даже не поморщился и облизнул губы.
— Вкусно. Что эта?
— Ликёр на бруснике, — Дима кивнул Валдису, взял в руку вилку, наколол на неё тонкий ломтик пузанины и отправил себе в рот.
— Брусника. Знаю. У меньа под домам росла. У… матерь отца.
— Бабушки? — он снова кивнул и улыбнулся.
— Мы с вам пахожи. Ну, культур… но.
— Возможно. Холод сближает.
Дима закивал и засмеялся. Похоже, что физически всё то, что он перенёс, осталось в прошлом. Да, возможно, забыть этот ад он сможет не скоро, но Валд боялся, что он будет, как бабушка когда-то, сидеть целыми днями на кровати и тупо пялиться в стену. Она так и не оправилась, умерла через неделю. А этот парень явно умирать не собирался.
Всё же такие вот посиделки в кругу хороших людей с горячим чаем и каплей выпивки — лучшее, что может произойти в пасмурный холодный день. Главное — потом успеть выпроводить доктора до темноты и дозвониться ему домой, чтобы точно дошёл. А пока об этом можно было не думать. Доктор и Двир добрались до красивой старенькой радиолы и, поставив пластинку, наслаждались музыкой, когда Валд заметил, что Дима исчез из-за стола. Обернувшись, он увидел его у окна, выходящего на пролив. Решив, что уже изрядно занятые спором о музыке друзья его отсутствия не заметят, Валдис встал, подошёл к Диме и положил ему руку на плечо. Тот сначала вздрогнул, а потом расслабился и натянул на руки посильнее рукава просторного мягкого свитера под горло и с резинками по манжетам и подолу.
— Я хотел смотрет, как это место с берега видна. Я тут ходит на корабле.
— Правда? Каком?
— Корабль, которй лёд ломат. «Чехов».
— Ледокол? — дождавшись утвердительного кивка, Валд покачал головой. Давно у них тут через пролив мирные суда не ходят, года два так точно, когда война дошла до своего пика. — А ты кем на нём был?
— Радист. Хорошй аппаратура у вас. Силная, — Дима погладил коробку приёмника рукой и улыбнулся Валдису через плечо. — Я стих читат тогда. Помнит?
— Стих? — многое было в эфире, и переговоры, и откровенная ругань между судами одного государства, которые никак не могли понять, кому первым идти. Но такие вещи были нечасто и запоминались. Стихи, даже песни. Всего шесть случаев на памяти Валдиса. И неважно, что на непонятных языках, певучая рифма была понятна и так. — Сколько лет назад?
— Четыре. Я закончит в тот год… — Дима запнулся, пытаясь подобрать нужное слово. — Академий для морьак. Ваш язык там не учит, учит три других. Ваш я сам учит, хотелса.
— Ну вот и пригодились знания, — Дима кивнул в ответ, давая понять, что он уловил смысл, и обернулся к комнате, разглядывая Двира, Пенингема и доктора Емеля.
— Вы хорошъе люди. Войн дла вас не помех. Вы продолжат жыт по свой совэсти. Это важна. Я не могу возвращ… ать в свой страна, там фронт. Лучше быт в тылу у врагов.
— Да, возвращаться — переходить фронт, это очень опасно. Я очень надеюсь, что война закончится как можно скорее, и мы перестанем каждую секунду бояться за свою жизнь. Кстати, что за письмо было у тебя в подкладке куртки? — Дима нахмурился, явно продираясь через забор из непонятных слов, и ответил только спустя несколько секунд.
— Папа писат с пер… Фронт. Не помну, как второй слово. Я не успей его читат, пришлос прьатать вместе с… — Дима поднял руку, демонстрируя Валдису то самое кольцо. — Они не снимайут простых украшений, толко золото.
— Ты прочёл письмо? — он кивнул и скрестил руки на груди.
— Да. Он ранен, в болниц… э. Нэ знаю, как он там се-ейчас. Я давно в… плэну, блиндажи и окоп копат на… перэдавой, вспомнил, — парень улыбнулся и прикрыл глаза, наклоняя голову и прислушиваясь к музыке. — У вас сложнай язык, не всегда словы вспоминат. Я такой коравый.
— Если захочешь, то выучишь. Просто почаще разговаривай. Но и свой язык не забывай.
— Не забуту, с дества говорил.
Валд улыбнулся ему и, положив руку на плечо, повёл обратно к столу. Всё же обсудить музыку сейчас хотелось больше, чем войну. Война, она вокруг, витает в эфире неслышимым гулом. И этот гул, не прекращающийся ни на мгновение, давит на людей, заставляя их бояться, пригибаться, оглядываться. Поэтому говорить о ней смысла нет и никогда не было, она и так не даёт о себе забыть. А музыка и разговоры о ней помогут отвлечься.
Прошёл ещё месяц, прежде чем доктор Емель отпустил Диму из больницы. Он буквально загорелся идеей стать маячником, чтобы забить мозги полезной работой. Валдис с Двиром идею поддержали и взялись строить кирпичную перегородку от лестничного пролёта на втором этаже, чтобы удобно поместиться всем троим, не мешать друг другу. Тем более, теперь на каждого из них снизится нагрузка. Когда Валдис пришёл к маяку с маленькой сумкой, в которую доктор, медсестра и добрая тётушка-белошвейка наложили одежды, его уже ждали с нетерпением. Тем более этот месяц Дима штудировал книги, пытаясь постичь язык настолько, чтобы говорить на нём чище.
— Ну здравствуй, добрый человек, проходи, располагайся. У нас как раз стенка в лестничный пролёт готова, полы и дверь. Но внутри пока такой кошмар, что придётся тебе немного пожить в тесноте.
— Я не против, — он пожал плечами и, войдя в комнату, сел на диван. — Вы слушалы радио? Говорат, что наступление остановилы. Они зра пошлы на север, потому что там их ждёт суровая зима. Очен суровая. И поларные ночи.
— Слышал, что это зима, которая идёт несколько месяцев.
— Да. Наша страна дла них будет испытанием. У нас луди закалённые, они готовы-ка всему. А ищё добрые. Вас тоже спасут.
— Хотелось бы. Хотелось бы, чтобы это было так. Потому что мы просто беспомощны. У нас после гражданской войны даже армии не осталось, заводы оружейные разворовали. Едва от своих дезертиров и бандитов избавились. Министр сделал правильный выбор, заключив с ними договор. Иначе нас бы просто стёрли с лица земли. Но мы не об этом хотели поговорить. Сегодня у тебя будет экзамен. Кто-то из нас постоянно будет присматривать за тем, как ты работаешь.
— Я не против, — Дима взял Валда за руку и улыбнулся. Он при каждом удобном случае, когда приходил в гости с Хансем, старался взять его за руку. На вопрос «почему?» он ответил очень просто. «У тебя тёплые руки, красивые». И сопротивляться Валдис не стал. — Я вам кое-что принёс. Я долго былса, но смог перевести на ваш язык тот стих, который читал в эфире. Может, не в рифму и корьаво, но я старалса. Этот стих о вас. О тех, кто работаит на маяках. Я сам его сочинил когда-то.
Он протянул Двиру сложенный листочек бумаги и отошёл от них к рабочему столу, чтобы разглядеть аппаратуру. А Валд с Двиром замерли. Пожалуй, никогда ещё у них не случалось такого удивительного подарка, как стихи. Валдис оглянулся через плечо на худенькую фигуру, видимую на фоне светлого окна, и развернул листок. Печатными буквами, немного неровно, но аккуратно были запечатлены всего несколько строчек. Быстро пробежав глазами по буквам, словно написанным ребёнком, Валдис отдал листочек едва не прослезившемуся Двиру и, подойдя к Диме, крепко обнял его.