Первый урок освоения винтовки Г-3. На столе в спальне номер одиннадцать Кубик разобрал ее на части, разложил их по порядку и пояснил: затвор, втулка боевой пружины, рычаг автоспуска, боевая личинка, рычаг автоматического переключения. Затем он показал ударник и пружину ударника. Потом — пламегаситель, курок, спусковой крючок. Шпербер почти ничего не запомнил из названий, он слушал только, как они звучат. Слоги слов округлы и жирноваты, словно смазаны слюной Кубика. При разборке винтовки нельзя потерять ни винтика, ни шплинта — веселенькая игрушка, выглядит как детская и в то же время такая сложная и точная, как часовой механизм. Изучать, познавать, обхаживать.
— Лучшая в мире скорострельная винтовка, — возвестил Кубик. — Точно. Прочная… Ну, это вы скоро поймете.
Кубик отлично знал свое дело. Он носил форму уже четыре года. И еще два оставалось. Он был спокойнее большинства других командиров отделений, которые, получив повышение по службе незадолго до нынешнего набора новобранцев, отличались еще особым служебным рвением. Когда он начал разговор об ударнике, Эдди Мюллер почти всем телом навалился на стол. Как завороженный, он брал из рук Кубика одну деталь за другой. Ощупывал пальцами острие ударника. Весь — любопытство, возбуждение. Кубик разрешал ему это.
— Когда острие ударника бьет сюда, по капсюлю, — пояснял он, — происходит взрыв.
Хайман оттянул Эдди обратно на стул. Ребром ладони Эдди стукнул Хаймана по руке:
— Ты, что ли, тут унтер-офицер? Чего прилип как банный лист?
Хайман отмахнулся:
— Ну ладно, ладно.
Когда вышли на учебный плац, Кубик показал, как держать винтовку, как целиться, как делать ею выпад вперед. Потом винтовку установили на штативе. Каждый должен был подойти и навести прицел в «десятку» на мишени.
— Рычаг, господа, устанавливается вращением его против часовой стрелки, — пояснил Кубик. Затем подсказывал: — Перекошено. Выше поднять. Опустить немного. Левее. А теперь — точнее, в цифры на концентрических кругах мишени.
В спальне Шпербер ознакомился с винтовкой основательнее. Это стоило усилий. Боевая личинка скользнула в пустой магазин, царапнула его, вышла наверх, затвор послал воображаемый патрон в патронник. Перед глазами появилась красная точка. Винтовка была снята с предохранителя. Шпербер обхватил пальцами скобу, предохранявшую спусковой крючок, зажал приклад между плечом и грудью, поднял ствол левой рукой на уровень фуражки и попробовал расположить в одну линию глаз, прорезь прицела, мушку. В спальне было темно, поэтому он осторожно перевел ствол на окно, прицелился в оконный переплет. Но четко он видел что-либо одно — либо прорезь прицела, либо мушку. Мишень оставалась смазанной. Потом он четко различил оконный переплет и мушку, а прорезь прицела исчезла из поля зрения. В общем, такая наводка ничего не дала. Тогда он взял на прицел наружный объект, казарму шестой батареи — сначала расплывчато, затем, наконец, ему удалось четко увидеть и прорезь прицела и мушку. Вдруг в прорези появилось оливковое пятно, которое двигалось. Он повел за ним линию прицела. Она колебалась. Теперь снимаем палец со скобы и давим им на спусковой крючок. Он нажал крючок. В тишине раздалось звучное клацанье. В этот момент в спальню вошел лейтенант Вольф.
— Внимание! — крикнул Хайман.
Вольф выхватил винтовку у Шпербера и швырнул ее на пол.
— В кого вы целились?
— Так, ни в кого. И без патрона.
— В людей здесь не целятся. Запомните.
— Только в зверей! — вмешался Бартельс,
— Фамилия? — бросил ему Вольф.
— Канонир Бартельс.
— Доложите фельдфебелю: на сегодняшний вечер я вас посылаю дежурить в пожарную команду.
— Яволь, господин лейтенант. Может, еще чего придумаете?
— Ну-ка подойдите ко мне и дыхните.
Бартельс сделал несколько шагов к Вольфу, придвинулся вплотную, сильно и коротко без раскачки толкнул его всем телом так, что тот приложился спиной к двери. Бартельс вытянулся в струнку:
— О, ради бога, извините, господин лейтенант, я вас не заметил: к вечеру у меня всегда снижается острота зрения. Вот уж никак не предполагал, — сказал Бартельс и дернул головой назад, будто хотел сбросить со лба прядь волос. Затем он повернулся лицом к остальным: — Думаю, все вы подтвердите, что порой мои глаза не могут разобрать знаки различия и я путаюсь, где унтер-офицер, а где офицер. Меня это уже серьезно беспокоит, господин лейтенант.