— Больно умен ты, чтобы меня учить! — огрызнулся Асталош.
— Дверей, небось, не проломишь?
— Очень надо! Не двери ломать будем, а пол. Ночью все будем на свободе. А пока что надо малость соснуть.
Поезд тронулся, и мы улеглись на соломе, разостланной на полу. Я спал недолго: меня разбудил холод. В полдень двери открыли и нам принесли обед. Перед дверьми стояли жандармы с винтовками. Потом опять заперли двери снаружи, и поезд двинулся дальше.
— Ну, ребята, теперь не зевай. Принимайся за работу!
Асталош принялся тщательно исследовать пол вагона.
— Плевое дело! Этакое гнилье и ногтями расковырять можно.
Асталош показал, как браться за дело, и мы, не щадя сил, принялись работать своими тесаками. Не прошло и часа, как мы проломили широкое отверстие, сквозь которое видны были быстро вращавшиеся колеса.
— Ну, слава богу. Дальше ломать нечего, — заявил Асталош. — Нам ведь еще до вечера здесь торчать. Делать, братцы, надо так: на остановках будем из винтовок палить в стенки. Эта сволочь к нам подходить побоится, и на каждой станции мы будем уходить по-двое, по-трое.
При отправке из Будапешта нас тщательно обыскали и отобрали у нас патроны. Теперь мы извлекали все патроны, какие только удалось припрятать.
На первой же станции, где наш поезд вечером остановился, мы принялись за свою забаву: выстрелили несколько раз в стенку вагона, а затем начали орать, словно нас резали. Затем мы прислушались — снаружи все было тихо. Двое наших неслышно выползли под вагон.
— Счастливого пути, братцы!
Была уже ночь, когда мы с Асталошем последними выбрались из вагона. Ощутив под ногами железнодорожное полотно, мы прилегли между рельсами и стали ждать, когда поезд тронется.
Когда поезд ушел, мы осторожно подняли головы и огляделись — мы были одни.
— Куда теперь?
— Куда глаза глядят.
Мы обогнули станционное здание. Перед нами, погруженное в сон, лежало большое село. На небе не было туч, и луна ярко освещала дорогу.
— В село двинем?
— Нет, там наверняка жандармы. Проезжая дорога тоже для нас место неподходящее. Завернем-ка в первую попавшуюся избу.
Видя, что Асталош свое дело знает, я последовал за ним.
Он сильно постучался в окно большой избы. Внутри кто-то заворочался и засветил огонь.
— Кто тут? Что надо?
— Жандармы! Отворяй.
В избе кто-то выругался. Несколько минут спустя во двор вышел крестьянин с керосиновой лампой в руке.
— Военный постой где? — строго спросил Асталош.
— Постоя в нашем селе нет.
— А жандармы где?
— В двух часах ходьбы, в Алшодомбору.
— Чорт бы вас всех побрал! — крикнул Асталош. — Мы дезертиров ловим. Придется, значит, у тебя заночевать.
— У меня негде, — оказал крестьянин.
— Ну, стало быть, на твое место лягу. Расписку выдадим, что у тебя ночевали: сходишь в казначейство, там тебе уплатят.
— Ну, ладно уж, — проворчал крестьянин и отворил ворота.
Впустив нас, он пошел впереди, лампой освещая нам дорогу. Миновав кухню, мы вошли в горницу, где стояли две кровати, — на одной спали дети, с другой испуганно поднялась женщина.
— Не бойтесь, — успокоительно произнес Асталош.
— Жандармы, — сказал ей хозяин. — Утром уйдут.
Поставив винтовки в угол, мы уселись за стол.
— А не найдется ли у вас чего поесть?
— Трудновато.
— Мы расписку выдадим, казначейство уплатит.
— Ну, уж так и быть.
Хозяйка засуетилась, и вскоре на столе очутилась краюха ржаного хлеба и две кружки молока. Молоко было холодное, а хлеб сухой: мы поели, но не насытились.
— Давай еще чего-нибудь. Расписку выдадим.
— Откуда же? Время теперь военное… — стал отнекиваться крестьянин.
— Без тебя знаю. А почему ты, собственно, дома остался? — строго спросил его Асталош.
— Это я — то дома остался? — удивился хозяин. — Я не дома — я военнопленный, и почитай, что три года уже как здесь.
— А как же по-венгерски говоришь?
— Научился, чтоб жена не ругалась.
— Ребята есть?
— Двое. Отец старшего где-то в Сибири. Младшему всего шестой месяц пошел.
— Ладно. Ложись на кровати, а мы и на полу уляжемся.
Хозяйка отправилась за попонами, а муж ее натаскал нам соломы. На полу нам устроили постель.
— Расписку выдадим на все, — оказал Асталош.
Встав рано утром, мы умылись у колодца, и затем Асталош уселся писать расписку. Только что собрались мы пуститься дальше в дорогу, как в избу заявился нежданный гость. Крестьянин в синих штанах и высоких сапогах спрашивал, где тут жандармы.