— Погодите вы у меня, подлецы!
Нас посадили обратно в вагоны, и фельдфебель запер двери. Весь день напролет просидели мы в запертых вагонах. Через маленькие окошечки под потолком мы любовались молодой листвой Гродекского леса.
Теперь в вагонах было не так уж тесно. Я присел в уголок рядом с коренастым черноволосым солдатом лет сорока.
— Если бы проломать пол, мы все могли бы бежать, — сказал я ему.
— Еще чего! Какой в этом смысл? Ты кто, рабочий?
— Да, металлист.
— А я с кожевенного завода Маутнера в Уйпеште. После январской забастовки взяли в солдаты. Так вот, я говорю — сейчас бежать не стоит. Надо поглядеть, что русские затеяли… Следует у них поучиться, — авось понадобится вскоре и нам.
В короткое время мы с Данилом Пойтеком очень сдружились. Он рассказал мне, что еще до войны он много бродяжил по всей Европе. Когда я вновь упомянул о бегстве, он мне шепнул:
— Если ты действительно задумал бежать, то обожди, пока доедем до русского фронта. Там сбежим и переберемся через фронт.
Когда под вечер нас под охраной жандармов выпустили, наконец, из вагона, к поезду уже был прицеплен паровоз. Вскоре нас загнали обратно в вагоны.
Пойтек успел разведать, что наш поезд поведут штрейкбрехеры-железнодорожники.
— Наше счастье, — заметил он, — что наш вагон так далек от паровоза.
Поезд очень медленно тронулся вперед: казалось, будто паровоз ощупью прокладывает себе дорогу. Пойтек взобрался к окошечку и стал смотреть в него. Я собирался последовать его примеру, но не ушел еще перешагнуть через лежавших вповалку на полу солдат, как внезапно последовал страшный толчок, вагон закачало из стороны в сторону, раздался оглушительный треск, наш вагон откинуло назад — и затем поезд мгновенно остановился. Длившееся не более секунды безмолвие сменилось неистовыми воплями, ревом, стонами — словно сотни людей гибли где-то поблизости. Мы не понимали, что произошло, и не могли узнать, так как были заперты в своем вагоне. Мы тоже принялись вопить и призывать на помощь. Ружейными прикладами мы стали разбивать стенки вагона.
— Откройте!.. Откройте!.. Помогите!..
Не прошло и четверти часа, как стенка была проломана. Толкаясь и сбивая друг друга, мы выскочили наружу. По всему полотну с криками и проклятьями метались, неистово размахивая руками, солдаты и по-венгерски, по-немецки, по-польски и по-русски сообщали друг другу о происшедшем.
Паровоз и два передних вагона были объяты пламенем и, словно факелом, ярко освещали окрестность. Паровоз встал на дыбы, охватив передними колесами врезавшийся в него встречный паровоз. Бастующие пустили навстречу нашему поезду паровоз без машиниста.
Три дня спустя забастовку подавили — и мы могли отправиться дальше. Через Ивангород и Брест-Литовск везли нас по оккупированному Царству польскому к Молодечно, где находился пункт для обмена военнопленными.
Наша рота была размещена в трех вагонах, но народу оставалось теперь так мало, что на ночь удавалось устраиваться с удобством.
Начиная с Ивангорода, все было в руках немцев. Все содержалось в порядке и чистоте. В Галиции наш поезд плелся черепашьим шагом, теперь же он несся, как птица. Много видеть нам и здесь не удалось: дверь попрежнему была на запоре. Единственное, что мне запомнилось из событий той поездки, — это случай, как два немецких солдата в кровь избили прикладами старую еврейку, умолявшую их продать ей остатки их рациона. Это происходило уже возле самого Молодечно.
В Молодечно нам предстояло сменить роту австрийского стрелкового полка. К этому времени в нашей роте не оставалось и половины ее состава, австрийцев же было и того меньше. Направо от моста, в обширном бараке была размещена немецкая охрана, а нас поместили в таком же бараке слева от моста.
По другую сторону моста стоял русский часовой. Все русские солдаты ходили оборванные: на них были потрепанные гимнастерки и старые фуражки. Но на фуражках красовалась красная звезда.
Большевики…
На следующий день мы передали русским привезенных нами военнопленных.
К нам с другого берета явился русский красноармеец, приземистый и сутулый, и разговаривал по-немецки с австрийским поручиком. Русские военнопленные по-двое стали переходить мост. Красноармеец громко считал их.
Один из красноармейцев на руках перенес калеку, который не мог сам передвигаться. Когда русские военнопленные все до одного перешли мост, длинной цепью потянулись австрийские и венгерские военнопленные. Перед бараком заиграл оркестр, и санитарный поезд, украшенный цветочными гирляндами и флагами, подошел к самому мосту.