Слово получает Вера.
Она стоит перед судом, как готовящийся к борьбе боксер. Левую, сжатую в кулак руку она держит перед собой, как бы защищаясь, правой размахивает. Когда ее отросшие волосы падают на лоб, она их сердито отбрасывает назад.
— Победа русского пролетариата… Пролетарская диктатура и то, чего ни на минуту не должны забывать…
— Говорите о том, что вы наделали.
— Хорошо! Значит, я буду говорить о том, какие задачи поставила победа русского пролетариата перед венгерским рабочим классом и крестьянской беднотой. Диктатура пролетариата, братское сотрудничество рабочих и бедняков-крестьян, революционный захват земли и разрешение национального вопроса…
Секереш, прибывший в Будапешт за неделю до суда, не остался в зале до конца заседания. Когда председатель лишил Веру слова, — а сделать это было далеко не так просто: Вера продолжала говорить и после того, как ее силой усадили, и только угрозой удалось заставить ее замолчать, приказав вывести из зала; это в свою очередь вызвало громкие протесты со стороны других обвиняемых, — Секереш подождал, пока тишина была вновь восстановлена, и, прикрывая ладонью зевок, лениво встал и медленно, не своей походкой вышел в коридор.
В коридоре он встретил знакомого.
— Добрый день, господин Шонколь! — приветствовал его Секереш.
— Здравствуйте, доктор Геллер! — ответил тот.
Они вместе оставили здание суда и направились по улице Марко к проспекту кайзера Вильгельма.
— Необыкновенное сегодня движение, — заметил Шонколь.
— Да, я… странно, о это так: когда они в штатском, их куда легче узнать, чем когда они в форме.
Геллер и Шонколь вошли в кафе Зейман выпить по стакану кофе. Кафе было почти пусто. Через открытые окна можно было наблюдать разгуливающих взад и вперед — тот особый сорт людей, которых в штатском легче узнать, чем в форме.
Геллер и Шонколь присели у одного из столиков возле окна.
— Надеюсь, вы ежедневно молитесь о здравии чешских пограничников? — усмехнулся Геллер. — Если бы они вас не поймали и не посадили на шесть недель, честное слово, вы были бы сейчас там, на скамье подсудимых.
— Вернее всего. Иоганна Киша они разыскивают до сих пор.
— Кто же такой этот Леготаи, чорт возьми?
— Разве вам не достаточно того, что он полицейский шпион?
— Нет. Мы должны предостеречь от него товарищей в Вене.
— Я уже дал соответствующую сводку с его приметами.
— Если мы ничего больше о нем не знаем… Что касается демонстрации, я думаю, лучше отложить ее на день объявления приговора. Ребята держатся великолепно. Честное слово… Я хотел бы присутствовать при допросе Петра, но он слишком уж неосторожно смотрел на меня. Было бы более чем глупо влипнуть именно там.
— Да, я туда больше не пойду. Партия была бы вправе упрекнуть нас, если бы мы своим «геройством» поставили работу под угрозу. И без этого у нас горя достаточно. Что касается демонстрации, то раз мы пропустили сегодняшний день, речь может теперь итти только о дне объявления приговора. Они получат лет по восемь-десятъ. Дешевле вряд ли отделаются.
На бумаге, конечно, нет. А в действительности… если Москва сумеет произвести обмен наших товарищей, а все данные за то, что это удастся, — то не позднее как через годик мы получим от Петра известие оттуда.
— Во время нашего последнего с ним свидания я рассказывал ему о Москве. Теперь, когда мы с ним встретимся, о Москве он будет мне рассказывать. Честное слово…
— Пока что речь идет о демонстрации. Словом, в день объявления приговора. А сегодня когда? В семь?
— В восемь. На обычном месте.
— Ладно! А теперь идем.
— Идем! Я пойду вперед! Получите!
Секереш расплатился и направился к выходу. В левой руке он держал элегантную соломенную шляпу, в правой — перчатки и трость. Он дошел уже до двери, до открытой двери. Только три метра искусственного сада отделяли его от проходящей публики, как вдруг он чуть не вскочил от неожиданности. В нескольких шагах от него прошел товарищ, которого партия тщетно разыскивала уже в течение нескольких месяцев. Он прошел мимо кафе, не заметив Секереша.
«Как мне с ним заговорить, чорт возьми, чтобы от радости он не выдал себя?»
Не успел он еще этого подумать, как Шонколь оказался возле него.
— Вернемся обратно, доктор. На минуточку… Я кое-что забыл. Пойдем-ка туда, подальше.
— Я встретил одного знакомого, — сказал Геллер, — мне необходимо догнать его.
— Это того, в зеленом костюме и в панаме?
— Да. Вы его знаете?
— Знаю. Ну, идемте! Не заставляйте просить себя.