Под их твердым шагом земля гудит, как перед землетрясением.
— Скорей! Скорей! Скорей!
По проспекту Алзер, по Мариагильфе головные отряды стягиваются к бульвару. Перебитые стекла зеркальных окон ресторанов, драгоценности ювелирных магазинов, втоптанные в грязь, — таковы следы их пути.
Под натиском то тут, то там срываются с петель двери. Сотни рук разбрасывают по мостовой куски роскошных материй: бархат, шелк, коробки кружев, серебро, золото, бриллианты… И тысячи ног топчут драгоценные вещи.
Скорей! Скорей!! Скорей!!!
Камни с треском летят в зеркальные окна. Топот шагов заглушает звон разбитых стекол. Растоптанные столики валяются вверх ножками.
На мостовой — осколки перебитой посуды. В ярости топчут деликатесы гастрономических магазинов. Обувь набухла от шампанского и токайского, потоками льющегося по мостовой.
Женщины! На их лицах бедствия войны и нищета мира. Истощенные, преждевременно состарившиеся. Глаза лихорадочно горят. Под глазами черные круги. С серьезными лицами, словно творя суд, топчут они эти недосягаемые, бесценные сокровища продуктовых магазинов.
— Лиза! Лиза! Знаешь ли ты, что ты топчешь?
— Хоть бы только раз, один-единственный раз довелось бы мне поплясать вот так на шее жравших это добро! Из-за этих… моего мужа под Добердо угнали!
— Бери вон ту коробку!
— Не смей трогать, Тереза! Ногами! Только ногами! В мусор… Если когда-нибудь…
Скорей! Скорей!! Скорей!!!
Через десятки улиц движутся массы, заполняя бульвар.
Здания остались те же, но лицо бульвара изменилось, его как будто покрыли огромным черным ковром.
Мостовая грохочет. Дома дрожат.
Черная волна катится к военному министерству. Вот остановились. Вот движутся вновь. Задние диктуют темп.
Скорей! Скорей!! Скорей!!!
Людская волна захлестывает уличное движение. Остановились трамваи. Автомобили, не успевшие во-время удрать, остаются растерзанными на месте.
— Долой правительство Зайпеля!
Смерть!..
Все тонет в грохоте землетрясения.
Женщина с широким лицом и большой грудью привязывает ярко-красный головной платок к стягу флага на здании парламента. Гремит:
— Ура!! Ура!!
— Перед парламентом…
— Отто Бауэр говорил с этого балкона и кричал «ура» Советской России.
— Коммунисты!..
— Правительство подает в отставку…
Скорей! Скорей!! Скорей!!!
Первая колонна подошла к военному министерству и движется дальше, безостановочно. Несколько человек забрались на памятник Радецкого и оттуда приветствуют толпу.
Долговязый парень влезает на бронзовую лошадь монумента. Он садится позади Радецкого, рассчитывая рассмешить толпу. Напрасно. Никто не смеется. Толпа движется дальше.
Скорей! Скорей!! Скорей!!!
Вперед! В бешеном упорстве опущены головы. Гнев порой ослабевает, уступая место какой-то великой печали и безнадежности. Если бы кто-нибудь преградил им дорогу, они растоптали бы его насмерть. Если бы правительство выставило против них вооруженные силы, они у солдат вырвали бы внутренности. Если бы кто-нибудь указал им, где их невидимый враг, они задушили б его голыми руками. Но враг притаился. Не видно и вождей. Маленькая горсточка коммунистов затерялась в толпе. Самое большее, что удастся им, это кое-где переключить отчаяние в действие. Но руководить всей толпой они не в состоянии. Социал-демократическая партия стоит на страже, «дабы серьезных нарушений порядка не было».
Головные отряды устали. Но задние продолжают подгонять.
Скорей! Скорей!! Скорей!!!
Из окон «Гранд-отеля» летят на мостовую тяжелые зеркала, фаянсовые вазы, золоченая мебель.
Кривой скуластый рабочий забрался на газовый фонарь и что-то кричит оттуда. От напряжения лицо его налилось кровью. Но голос его тонет в общем гуле, и рука, указывающая на площадь Шварценберга, опускается.
Тысячные толпы демонстрантов сворачивают с бульвара. Они идут громить Кернерский проспект.
Тяжелая дубовая дверь «Казино Шварценберга» вылетает с грохотом пушечного выстрела. Осколки венецианских зеркал вестибюля острыми брызгами осыпают передовых.
В огромном зале второго этажа — индейские вигвамы из желтого шелка. Шелк шатров разлетается в клочья. В одном вигваме спят, обнявшись, две полуголые женщины. Их будит дикий хохот. Они вновь закрывают недоуменные глаза, словно хотят спастись от тяжелого кошмара. Их выбрасывают на улицу, передавая из рук в руки.