Прекрасное весеннее утро.
Следы вчерашнего дождя не успели еще просохнуть, и в миллионах маленьких водяных зеркал отражался красный лик встающего солнца.
На заре мы с Пойтеком отправились в автомобиле к вокзалу. У входа стояли солдаты с красными повязками.
— Здравствуйте, товарищ Пойтек.
— Будьте бдительны, товарищи, — сказал Пойтек. — Хотя старый мир и умер, но прежние люди еще живы.
— Видите вы эту винтовку, товарищ Пойтек?
— Вижу.
— Видите? Тогда мне нечего добавить.
С вокзала мы отправились на водопроводную станцию, а оттуда обратно на проспект Ваци.
На завод Ганца мы прибыли до начала работ. Наша машина въехала во двор, битком набитый рабочими. Пойтек встал на сиденье автомобиля. Прошло несколько долгих минут раньше, чем он был в состоянии произнести хотя бы слово.
— Да здравствует диктатура пролетариата! Долой буржуев!.. Ура!.. Ура!..
Рабочие горели таким же воодушевлением, каким в первые дни буржуазной революции охвачены были солдаты при известии об окончании войны.
Переполнявшие заводской двор рабочие опьянели, казалось, от счастья. Тщетно пытались фабричным гудком водворить среди собравшихся тишину и порядок. Первые же слова Пойтека, посвященные великому учителю — русской коммунистической партии, — тотчас же потонули в новом взрыве оглушительных восторженных криков. Война, голод, долгие муки — все, казалось, отошло в невозвратное прошлое. Так радоваться могут лишь дети да преданные своей идее, убежденные в своей правоте борцы. Кто-то затянул старую революционную песню, тотчас же подхваченную всей толпой. И словно эхо, донесся отзвук ее с Дуная — то пели матросы проплывавшего парохода. Ветер с Дуная развевал красный флаг на фабричном шпиле.
— Все принадлежит нам!.. Все на защиту пролетарской революции!..
Только это и мог выкрикнуть Пойтек сквозь шум толпы, а может быть, он большего сказать и не хотел.
Выйдя из автомобиля, он смешался с толпой рабочих. Так же, как и я, он искал выход переполнявшему его восторгу. Не находя других слое, я мог только кричать:
— Победа! Победа!
Когда мы прибыли на завод Маутнера, работа там уже шла полным ходом. Мы стали обходить один корпус за другим, и всюду Пойтек произносил краткую речь. Говорил он несколько по-иному, чем Фельнер. Он говорил не о мире, а о борьбе — о предстоящих тяжелых, грозных боях. Он не обещал, что Москва вернет Венгрии то, что отнял у нее Париж, но звал с оружием в руках расчистить путь революции. Пролетариату, чтобы жить, нужно одолеть своих врагов.
Рабочие настороженно слушали Пойтека, и машины продолжали в это время работать вхолостую. Но здесь, у Маутнера, я не уловил уже того энтузиазма, который только что наблюдал на заводе Ганца. Многие задумчиво покачивали головой. У многих на лицах читалось робкое одобрение, словно они и рады были и боялись убедиться в правоте всего того, о чем говорил Пойтек. И, как бы желая укрепить их веру, машины отстукивали свое энергичное: «так, так».
— Правда ли, что русские уже в Венгрии?
— Нет, они еще в Галиции, — ответил Пойтек.
— Когда же они, наконец, будут здесь?
— Этого, понятно, предсказывать заранее нельзя.
— Да-а. Хорошее дело будет, если они запоздают.
— Почему? Вы что ж думаете, венгерские рабочие не в состоянии сами взяться за оружие, если это окажется нужным?
— За оружие?!
— Что это ты, Кохут!.. Брось!..
— Ладно уж! ответил Кохут, начавший эту беседу. — Сам знаю, в чем долг рабочего. Сам уже двенадцать лет организованный рабочий… Но я вправе сказать, что мы не за тем произвели революцию, чтобы нам тут же всовывали в руки оружие. Карольи принес нам мир…
— Так кто же станет защищать революцию, как не рабочие? Уж не буржуи ли, у которых мы все отняли?
— Ну, понятно, этого я не говорил… Но все же… война?!
В воротах мы встретили Лукача, главного заводского уполномоченного. Он шумно и восторженно приветствовал нас.
— Я только что из ратуши. Вас как раз и разыскивал, хотел разузнать, что мы теперь делать будем. Завод, конечно, социализирован. Теперь, стало быть, необходимо подумать о комиссаре завода… о фабзавкоме… Я еще и сам точно не знаю, как мы все установим… Социализацию во всем городе будет проводить одно лицо. Думаю, что этим займется Готтесман-старший, инженер…
У Лукача заметно вытянулось лицо.
— Готтесман?
— Конечно, — ответил Пойтек. — Он честный коммунист и дельный, знающий инженер.
— Ну, что ж, отлично!
— Он проводил нас до автомобиля и долго глядел нам вслед. Всюду на нашем пути на домах развевались красные флаги.