Только тут понимаешь, как мало можно нас назвать по- настоящему большевиками и как велика нужда в настоящих большевиках; потому что социал-демократы опять забрали здесь верх над всем. Выздоравливай же поскорей.
Пойтека, Потьонди и всех наших обнимаю горячо и тебе желаю всего наилучшего.
Саппанош убит при Кашше. Он умер смертью храбрых.
Пойтек часто навещал меня. Вначале, пока я лежал в постели, он был весел; когда же начал передвигаться, то стал замечать, что он становился все угрюмей и угрюмей.
По всему видно было, что дела идут плохо.
— Почему мы, собственно говоря, отозвали наши войска с севера?
— Спроси Бема, — ответил Пойтек. — Он со своими товарищами разлагали понемногу нашу армию; тогда же, когда помочь уже было нечем, нам пришлось притвориться, будто мы верим Антанте, и если мы оттянем на север свои войска, отступят и румыны. Антанта думает, что она нас перехитрила, но дай нам только собраться с силами…
Я показал ему письмо Готтесмана. Он ничего не сказал — лишь одобрительно кивнул головой.
— Знаешь, Немеш показал себя с лучшей стороны, — заговорил он после некоторого молчания. — Его послали в Вену делать закупки. Деньги он прикарманил и напечатал в венских газетах статью против большевиков — так называемые «разоблачения»… Прохвост!
— А много он украл?
— Достаточно. Все-таки мы дешевле отделались, чем если бы он остался у нас на какой-нибудь ответственной должности.
— Скверное дело!
— Ничего. Выше голову! Могу тебе сообщить и приятную новость: русские гонят Колчака.
— Верно это?
— Безусловно. Мы никогда не должны забывать, что главное поле сражения — там. И если мы одержим победу там, то победим и здесь.
Дядя Кечкеш закашлялся и попросил воды. Мы дали ему напиться и присели у его кровати. Его глаза лихорадочно блестели, — мне показалось, что он еще похудел со вчерашнего дня. Кожа да кости.
— Землю надо было раздать, — произнес он шопотом.
— Все в свое время, — ответил Пойтек.
— Теперь, немедленно!.. — попытался старик возвысить голос. — Время не терпит, опоздаем…
— Не опоздаем, товарищ Кечкеш. Все наладим как следует.
И Пойтек, обычно торопившийся уходить, на этот раз очень терпеливо стал объяснять старику положение вещей. Великие надежды, великие разочарования, страны, народы, классы — широкая, большая связная картина; революция неудержимо движется вперед. Русские, немцы, Англия, колониальные рабы, Австрия, социал-демократия, пролетариат…
— А мужик? Мужик опять пес бездомный? — прервал его дядя Кечкеш, с трудом приподнимаясь на кровати.
— Не понимаю, что вы этим хотите сказать, товарищ Кечкеш!
— Ну, еще бы. Вы никогда не понимаете, что мы сказать хотим.
Пойтек смущенно улыбнулся.
Он ничего не ответил — не мог ответить.
Впервые видел я Пойтека таким смущенным, каким он был в тот день у постели умирающего бунтаря-крестьянина.
Из больницы я выписался 24 июня, на третий день после похорон дяди Кечкеша. Хоронили его с красными знаменами, цветами, оркестром музыки и прощальным салютом.
24 июня разразилась «национал-социал-демократическая» контрреволюция.
После подавления контрреволюции я короткое время работал среди крестьян, а затем отправился на румынский фронт.
Я принял участие в наступлении, а затем бежал вместе с разбитой армией. И лишь тогда, когда я стоял на Солнокском мосту, где наш вождь собственным телом пытался остановить бегство, несшее разгром и гибель революции, — лишь тогда я понял, что означает это поражение.
Та-та-та-та-та-та.
В Солноке на высоком берегу пылал дом с тесовой крышей.
Разгром
Мы бежали сломя голову. Убитые, раненые, пушки, пулеметы, знамена — все было брошено на берегах Тиссы. Хотя еще и в красноармейских мундирах, мы уже не были красноармейцами. Мы бежали, помышляя только о спасении жизни. Позади были охваченные пожаром села, преследовавшие нас по пятам румыны, смерть… Что нас ждало впереди — там, куда мы бежали, — этого никто не знал.
Я еще участвовал в последнем сражении: штыковой атакой мы отбили Солнок у румын. Но стоявшие на севере румынские войска переправились в это время через Тиссу и отрезали нам прямой путь на Будапешт. Нам поэтому приходилось отступать обходным путем и пытаться во что бы то ни стало добраться до Будапешта раньше румын.
Красная армия была разбита на голову. Часть ее попала в плен, другая была уже почти у самого Будапешта, когда наш немногочисленный отряд окончательно оставил Солнок. Пушки румын били по железнодорожной станции.