Кусак слушал сперва с недоумением, потом начал улыбаться, — а при последних словах Лауфера громко расхохотался.
— Ну, что же, товарищ Лауфер, если и вы жертва большевизма, то я с величайшим удовольствием поделюсь с вами всеми синими деньгами, какие только у меня найдутся. Даже просто отдам вам — берите, вот тут все. По правде сказать, вы этого заслужили…
Он вынул из бумажника синюю кредитку в десять крон.
— Извольте.
— Та-а-ак… Вы, что же, смеетесь надо мной, товарищ Кусак? Ну, ладно же… Я, откровенно говоря, этого и ждал. Да… Сюда я пришел только, чтобы не перечить жене, потому что женщины… Жена все еще верит в большевиков. Умна она, видно, оказалась! Хорошо, товарищ Кусак, прекрасно… Впоследствии когда-нибудь!.. Если это ваше последнее слово…
Под окном твердым шагом проходили солдаты. Кусак отодвинул занавеску и стал глядеть на улицу, не обращая больше внимания на Лауфера. Я тоже выглянул на улицу — и обомлел…
— Румыны…
Словно издалека донесся до меня дрожащий голос Анталфи:
— Послушайте, товарищ Лауфер, лучше будет, если вы отсюда уйдете. Я не потому это говорю, что хотел бы от вас избавиться — напротив, ваше присутствие нам очень приятно, но, знаете ли, за нами каждую минуту могут явиться сыщики.
— Я не боюсь сыщиков. Мне нечего бояться…
— Тем лучше. Я ведь говорил это не с тем, чтобы напугать вас, я просто считал своей обязанностью вас предупредить. Но если вы не боитесь, тем лучше. Я всегда уважал храбрых людей.
Когда я обернулся, нас было лишь трое в комнате. Белых денег товарища Лауфера тоже не видно было на столе.
— Сегодня мы, пожалуй, сможем еще здесь переночевать, — сказал Кусак, — завтра же придется поискать себе убежище понадежней.
— Следовало бы перебраться через границу, — заявил Анталфи.
Кусак пожал плечами.
— Это не всякий может, — тихо произнес он. — Здесь нужны люди для работы. И если вы — большевики…
— Мы всей душой большевики, — несколько сухо ответил Анталфи. — Теперь же мы первым делом должны освободиться от этих мундиров.
— У меня есть еще костюм… Охотно отдам вам…
— Хватит пока что и одного, — обрадовался Анталфи. Когда я снова буду в штатском, то легко раздобуду костюм и товарищу.
Кусак достал из сундука свой воскресный костюм, — он был немного помят, да и узок Анталфи, — особенно коротки были ему брюки.
— Ну, ничего, — костюм, которым я впоследствии обзаведусь, будут лучше, — утешал себя актер.
В этот вечер мы мало разговаривали. Все трое испытывали чрезвычайную усталость. Кусак быстро устроил нам места для спанья. Анталфи улегся на кровати, Кусак на диване, мне же расстелили на полу пальто и одеяло. Не успели мы потушить свет, как раздался стук в дверь.
— Кто там?
— Скорей! Отопри. Это я, Анна.
Кусак открыл дверь, и в комнату вошла молодая белокурая студентка. Это была красивая девушка, но теперь ее лицо посинело от усталости, и она так дрожала, что жаль было на нее смотреть. Закрыв за собой дверь, она не произнесла ни слова, только испуганным взглядом смотрела то на меня, то на Анталфи. В руках у нее была измятая газета.
— В чем дело, Анна? Садись. Что с тобой?
— Ты разве не знаешь, что произошло?
Кусак молчал, тревожно глядя на нее, Анна взмахнула рукой, в которой держала газету.
— Отто забрали на улице.
— Быть не может!
Девушка подсела к столу и, подперев голову руками, устремила в пространство растерянный взгляд. Она даже не замечала, что свет лампы падает ей прямо в глаза.
— Сегодня днем его арестовали на улице.
— Но ведь еще социал-демократы…
— Ну так что же?.. Видишь, и ты, и я, и Отто — мы все ошибались. Это еще более подлые люди, чем мы думали.
— Кто это Отто? — спросил Анталфи.
— Корвин.
Забрали Отто Корвина. Теперь я тоже понял, насколько положение серьезно. Социал-демократы сидят в правительстве, а на улице происходит ловля коммунистов. Меня, как и студентку, охватила дрожь. Мои зубы стали громко выбивать дробь. Тот, кто увидел бы меня теперь, не поверил бы, что всего два дня тому назад я под градом пуль храбро выполнял свой долг.
Несколько минут в комнате стояла мертвая тишина. Кусак несколько раз провел рукой по лбу, словно отгоняя дурной сон.
— Выйдем на улицу, — хриплым голосом сказал он, наконец, девушке.
— Нельзя. Здесь, в этом квартале, расхаживают румынские патрули. Я едва не попалась им в руки.