Демократия
Не впервые мне случилось очутиться в опасном положении. Быть может, опасность здесь была не так уж велика, но я, тем не менее, совершенно потерял голову. Я был так напуган, что в тот день, когда Надь расхваливал венгерских жандармов, я не осмелился даже выйти на улицу.
— Ну, молодой человек, возьми себя в руки, — уговаривал меня Анталфи, когда мы остались вдвоем.
— Я сам не понимаю, что со мной сталось, — право, не понимаю. Прежде… прежде я никогда так не боялся.
— Ну, да, тогда путь революции вел вверх, теперь же он идет вниз. Но поверь мне, я уже видел нечто подобное: он еще пойдет вверх. Только не надо сейчас же делать под себя со страху.
К вечеру и Анталфи овладел страх. На вечернем представлении он перепутал роль, хотя суфлер орал, как пьяный унтер-офицер. По окончании спектакля он заявил директору, что мы здесь дольше оставаться не можем — для нас здесь недостаточно безопасное место, да и всей труппе могут угрожать неприятности, если жандармы догадаются, что у нас дела не в полном порядке. Директор, понятно, испугался еще больше нашего.
— Вот видишь, — воскликнул он с упреком, — в какое положение ты нас поставил! Лучше всего, если вы сегодня же ночью выедете скорым поездом обратно в Будапешт. Я оплачу вам проезд.
— В Будапешт? Нет. Мы поедем в Словакию. Ты все равно собирался туда ехать, пошли нас вперед в качестве своих квартирьеров.
— Чехи не дадут разрешения на поездку.
— Это не твое дело. Я достану разрешение.
— У меня на это и денег нет, — сказал директор с кислым видом. — Подобная поездка будет стоить гораздо дороже — это совершенно очевидно. Послушайся меня, лучше будет, если вы поедете обратно в Будапешт.
— Мы едем в Словакию — и на свой счет.
Этим Анталфи и закончил разговор.
На следующий день, около полудня, мы получили разрешение. Дежурный чешский офицер дал при этом Анталфи хороший совет:
— Вы только скажите коменданту станции Римасомбат, капитану Редель, что с вашей труппой едут красивые артисточки. Захватите с собой несколько фотографических карточек — увидите, что все будет моментально сделано.
Нельзя сказать, чтобы наше путешествие из Шалготарьян до Римасомбата было особенно приятным или удобным. Для восстановления порядка между этими двумя городками ходил бронепоезд. К нему прицепили три товарных вагона, и те, кто располагал билетами, разрешением на поездку и достаточной силой, чтобы отвоевать себе место, могли ехать в одном из этих вагонов. Так как поезд совершал этот пробег раз в сутки туда и раз обратно, получить место в вагоне было делом далеко не легким. Когда я благополучно взобрался, наконец, в средний вагон, чешский солдат так хватил кулаком по лицу стоявшую за мной крестьянку, что та свалилась, обливаясь кровью. У меня не хватило времени выяснить, что именно случилось, — да и в нашем положении, пожалуй, безопаснее было не расспрашивать. Одно лишь во всяком случае было несомненно: когда поезд тронулся, мы оба сидели в вагоне. Большинству путешественников не удалось влезть в вагон, оставшийся, таким образом, наполовину пустым.
— Не нужны ли вам чешские деньги?
— Почем даете? — спросил Анталфи очутившегося возле нас вертлявого чешского железнодорожника.
Тот плохо говорил по-венгерски и притом нараспев, словно на сцене.
— Вы, милостивые государи, верно, знаете, что по официальному курсу за две венгерские кроны дают одну чешскую. Но так как мне удалось заблаговременно раздобыть чешские кроны, то я могу дать десять чешских крон за пятнадцать венгерских.
Анталфи несколько минут молча вычислял.
— Ну, если вам не нужно… — сказал железнодорожник и пошел дальше.
— А ну, покажите-ка ваши чешские кроны, — крикнул ему вслед Анталфи.
Чех вынул из кармана брюк большой сверток бумажных денег.
— Пожалуйста.
Анталфи, взяв бумажку в сто крон, со всех сторон осмотрел ее и даже обнюхал.
— Из чего же видно, что это чешские деньга? — спросил он недоверчиво. — Это ведь старые австрийские деньги, — такие же, как и мои венгерские бумажки!
— Что вы, что вы, совсем не такие, — обиделся чех. — Извольте взглянуть: вот здесь печать, а тут двухвостый лев.
— Вижу, — сказал Анталфи уже менее недоверчиво. — Действительно, у этой скотины два хвоста. Ну, с богом! Дам двенадцать венгерских крон за десять чешских.
— Ну, нет, за дурака вы меня считаете, что ли…
Добрых четверть часа торговались мы, пока пришли к соглашению. За те тысячу пятьсот синих крон, которые вручил мне Пойтек при прощании, железнодорожник дал нам тысячу сто пятьдесят чешских крон.