«Это действительно книга о движении валютных курсов?» — спросил он недоверчиво.
«Не совсем, но во всяком случае в ней говорится и об этом. Если вы внимательно прочтете эту книжку, то поймете многое из того, что теперь для вас является китайской грамотой».
На другой день я опять зашел в кафе.
«По правде говоря, мне приходится думать, — встретил меня г-н Вайс упреком, — что вы потешаетесь надо мной. Этого я с вашей стороны не заслужил. Да и вам невыгодно потерять дружбу Вайса. Я купил книгу, название которой вы мне сообщили — это даже не книга, а целая библиотека, — полночи я перелистывал ее, но ни слова, буквально ни одного слова не нашел в ней по интересующему меня вопросу! Скажите, чем я заслужил подобного рода издевательство? Разве можно такому человеку, как Вайс, безнаказанно дурить голову?»
«Садитесь, господин Вайс. Дайте сигару. Спасибо. А теперь слушайте внимательно. Я вам все объясню».
Я объяснял ему добрых полтора часа. Рассказал ему все, что еще сохранилось у меня в голове из того, чему меня учили в партийной московской школе. Капитал, деньги, капитализм, кризис… Думаю, что я немного, — а может быть даже и порядочно, — напутал, но это особенного значения не имело. Господин Вайс все равно не понял ни слова.
Он почесывал затылок, грыз ногти, пил один стакан воды за другим и, видя, что я не скоро собираюсь замолчать, остановил меня.
«Довольно, — сказал он, покачивая головой, — я уже вижу, что вы во всем разбираетесь досконально. Очень благодарен вам за доверие, но чтобы вы знали, с кем имеете дело, отвечу вам тоже полной искренностью. Не стану притворяться мудрецом, скажу прямо: ни аза не понял я из того, что вы рассказывали. Но не беда, — важно, что вы разбираетесь в этом, в остальном же мы как-нибудь столкуемся. С Вайсом можно делать дела! Давайте говорить прямо. Вы хотите заработать деньги, и я хочу заработать деньги. Из этого видно, что оба мы умные люди, а умные люди могут легко сговориться. Каково, откровенно говоря, положение? У меня есть деньги, — это главное, что нужно для дела. А вы умеете делать деньги или, по крайней мере, утверждаете, будто умеете. Один раз вы оказались правы: доллар поднялся, как это предсказывали вы и ваш друг Маркс. Так вот, сделаем еще одну попытку. Вы мне скажете, сколько мне покупать, а также, — когда продавать. Повторяю, сделаем еще одну попытку. Если сделка окажется удачной, я уплачу вам, уплачу вам…»
«Десять процентов прибыли», — подсказал я.
«Пять процентов», — ответил господин Вайс.
«Восемь процентов».
«Шесть».
«Восемь»…
Сошлись на семи с половиной процентах. С тех пор мы провели несколько сделок покрупнее, и, как видишь, я живу барином. Способствую гниению капитализма. Смерть классовому врагу! Вот, видишь, — продолжал Анталфи после некоторой паузы, — в этом и заключается наша настоящая задача. Проникнуть в ряды врага и разлагать его изнутри. Так лучше всего можно подготовить революцию.
Когда я вернулся домой, Пойтек при виде моего нового пальто чрезвычайно обрадовался. Но его хорошее настроение сразу же упало, когда я ему рассказал об Анталфи.
— Список жертв все увеличивается, — произнес он задумчиво. — На родине сотнями вешают лучших товарищей, а здесь один становится последователем Христа, другой сыщиком, третий поступает так, как твой приятель Анталфи, четвертый… Ну, все равно, от потери ненадежных мы только крепнем.
— Но Анталфи не такой!..
— Сегодня я был у интернированных товарищей, — продолжал Пойтек, не обратив внимания на мое восклицание. — С Куном и Ландлером мне переговорить не удалось, но я говорил с Ракоши.
— Кстати, чуть было не забыл тебе сказать. Собственно говоря, тебе бы об этом и рассказывать не следовало, но…
Я передал ему со всеми подробностями план Готтесмана относительно красной армии и упомянул о парикмахере, составлявшем списки. Пойтек с раскрытым ртом слушал меня. Сначала он только смеялся, но затем пришел в негодование.
— Хочется думать, что это только глупость, — сказал он. — Но возможно также, что тут скрывается и нечто похуже… Ведь провокаторов здесь столько, что прямо хоть армию создавай. Чорт бы их побрал совсем!.. Готтесман прекрасный парень, хороший товарищ, это несомненно. Дома, в Венгрии, он турнул бы всякого, кто подошел бы к нему с подобным предложением. Но здесь… Да и ты сам, Петр, хорош… Ну, будем надеяться, никаких дурных последствий эта глупость иметь не будет.
Мы еще долго разговаривали. Мы были одни дома, остальные ушли в соседний барак, где читал доклад длинноволосый гностик. Пойтек был очень мрачен. Он получил письмо из дому от жены. Ее с детьми выкинули из квартиры и дважды уже вызывали в полицию.