— Да, да и еще раз да! — восторженно рявкнули советники. — Но с какого конца приняться нам за дело?
И тогда отец продолжил свою речь:
— Я предлагаю вам смелое решение. Надо изменить название нашего города и именовать его отныне Пушкострель-Цветущий. Прекрасное название! Кому придет в голову удивляться, что здесь всюду растут цветы? И если завтра, допустим, колокольня церкви превратится в букет лилий, мы сделаем вид, будто мы давным-давно предусмотрели подобное украшение в своем плане благоустройства города.
— Ура! Ура! Ура! — завопили советники, награждая отца Тисту горячими аплодисментами.
На следующий день — ведь действовать надо было незамедлительно! — муниципальные советники в полном составе торжественно шествовали к вокзалу, а вслед за ними шагали: местный хор, кучка сирот под присмотром двух священников в белых воскресных одеждах, делегация стариков, представлявших, так сказать, саму мудрость, доктор Максмудр — жрец науки, судья — страж закона, двое учителей из коллежа — деятели от литературы и один отпускник в мундире — краса и гордость армии.
Вся эта внушительная колонна людей направлялась к вокзалу. Там под приветственные клики огромной толпы они водрузили над зданием новую вывеску, на которой горели золотом следующие буквы: Пушкострель-Цветущий.
Это был поистине великий день.
Глава тринадцатая, в которой говориться, как пытались развлечь Тисту
Мать Тисту была озабочена еще сильнее, чем муниципальные советники, но совсем по иным причинам. Ее Тисту страшно переменился.
Система обучения, изобретенная отцом, сделала его удивительно серьезным; он мог молчать целыми часами.
— Ну о чем ты только думаешь, Тисту? — как-то раз спросила его мать.
Тисту ответил:
— Я думаю о том, что мир мог бы быть лучше, чем он есть.
Мать прикинулась рассерженной.
— В твоем возрасте, Тисту, не забивают себе голову всякой ерундой. Лучше пойди поиграй с Гимнастом.
— А Гимнаст думает так же, как и я, — заметил Тисту.
На сей раз мать рассердилась не на шутку.
— Боже мой! Ну уж дальше идти некуда! — воскликнула она. — Оказывается, у теперешних детей такие же взгляды, что и у пони!
И она рассказала об этом отцу, который рассудил, что Тисту необходимо развлечься.
— Пони — это очень мило, но не нужно, чтоб Тисту постоянно видел одних и тех же животных. Сходите-ка с ним лучше в зоопарк.
Но в зоопарке Тисту ожидала одна малоприятная неожиданность. Раньше он представлял зоопарк в виде некоего сказочного места, где звери по собственной своей воле выступают перед восхищенными зрителями. Он думал, что зоопарк — это некий рай для животных, где удав занимается физкультурой, обвив для этого ногу жирафа, где кенгуру укладывает маленького медвежонка в свою сумку, чтобы прогуляться с ним по воздуху… Он думал, что жирафы, буйволы, носороги, тапиры, птицы-лиры, попугаи и обезьяны резвятся среди диковинных деревьев и трав — недаром же так их рисуют в книжках с картинками!
А вместо этого он увидал в зоопарке одни только клетки, в которых грустно дремали над пустыми мисками облезлые львы; тигры заперты были вместе с тиграми, а обезьяны с обезьянами… Он решил было под бодрить пантеру, кружившую между решеток, и хотел протянуть ей пи рожок, но сторож помешал ему.
— Запрещено, молодой человек! Не подходите близко к клетке. И учтите, это же дикие звери! — свирепо обрушился на Тисту сторож.
— А откуда они приехали? — спросил Тисту.
— «Откуда, откуда»… Из далеких стран. Из Африки, из Азии… Почем я знаю!
— У них хоть спросили, согласны ли они сюда ехать?
Сторож пожал плечами и ушел, брюзжа себе под нос, что нечего, мол, над ним насмехаться.
Но Тисту совсем не насмехался, он размышлял. Сначала он сказал себе, что этому сторожу нечего здесь делать, потому что он не любит своих питомцев. Он думал и о том, что на шкурах зверей должны были уцелеть хоть несколько семян из их страны, и семена эти, не удержавшись на зверях, лежат-полеживают где-то рядом…
Никто из сторожей зоопарка и не собирался мешать маленькому мальчику копаться руками в земле перед каждой клеткой. Просто сторожа считали, что этот маленький мальчик любит возиться в пыли.
Вот почему спустя несколько дней в клетке со львами вытянулся громадный баобаб, обезьяны прыгали с лианы на лиану, кувшинки расправляли листья в бассейне, где обитал крокодил. У медведя появилась своя ель, у кенгуру — своя саванна, цапли и розовые фламинго разгуливали среди тростника, а птицы всевозможных расцветок распевали свои песни посреди зарослей гигантского жасмина. Зоопарк Пушкостреля превратился в лучший зоопарк в мире, и муниципальные советники поспешили уведомить об этом туристические агентства.
— Значит, ты берешься теперь уже за тропические растения? Отлично, мой мальчик, прекрасные успехи, — похвалил Тисту Седоус, увидев его впервые после посещения им зоопарка.
— Это все, что я мог сделать для этих бедных диких зверей, которые так сильно тоскуют вдали от родины, ответил Тисту.
На этой неделе дикие звери не растерзали ни одного сто рожа.
Глава четырнадцатая, в которой Тисту расспрашивает о войне
Когда взрослые слишком громко разговаривают, то, как правило, маленькие мальчики их совсем не слушают.
— Ты слышишь меня, Тисту?
И Тисту усердно кивал головой, будто внимательно слушает, а на самом-то деле не обращал ни малейшего внимания на слова матери.
Но как только взрослые принимаются шептаться и поверять друг другу разные тайны, у маленьких мальчиков тут же ушки на макушке: они так и жаждут узнать доподлинно, что там от них скрывают. В этом отношении все мальчики одинаковы, и Тисту не составлял исключения.
Вот уже несколько дней, как по городу ползли упорные слухи. Казалось, будто в воздухе носится какая-то тайна. Вот эта тайна докатилась, наконец, и до ковров Сверкающего дома.
Отец и мать то и дело вздыхали, просматривая газеты. Слуга Каролус и кухарка Амели о чем-то шептались, суетясь вокруг стиральной машины. Даже сам господин Трубадисс и тот вроде бы потерял свой трубный голос.
Тисту налету подхватывал все эти непонятные, полные темного смысла слова.
— Напряженное положение… — произносил отец строгим тоном.
— Кризис… — вздыхала в ответ мать.
— Обострение, обострение… — добавлял господин Трубадисс.
Тисту решил, что речь идет о какой-то болезни, и, озабоченный, выставив вперед пальцы, отправился на поиски неведомого больного.
Однако, пробежав по всему саду, он убедился, что ошибся: садовник Седоус чувствовал себя превосходно, чистокровки резвились на лужайке, а пони Гимнаст являл собой все признаки великолепного здоровья.
Но на следующий день у всех на устах было уже другое слово.
— Война неизбежна… — твердил отец.
— Война… Ах, бедные люди! — вторила ему мать, огорченно покачивая головой.
— Война… Непременно! Еще бы! — тут же отзывался господин Трубадисс. — Остается знать только одно: кто победит?
— Война… Экая жалость! Эти проклятые войны никогда не кончатся! — охала кухарка Амели, чуть не плача.