Выбрать главу

— Не тревожьтесь, мой друг, — утешает Мари. — Ведь и вы такой же луч. Слова, как и деревья, остаются навечно.

Она пошла на сцену, а Жан подумал, что наступит день, когда она его бросит. Когда он больше не сможет писать для нее подходящие роли, когда его слава померкнет, когда он постареет. Бросит не мужа, а его, хоть это он преобразил ее жизнь, хоть, работая вместе, они, драматург и актриса, сроднились донельзя. Сколько часов провели они наедине, зарывшись в дебри слов, в сплетения слогов, прощупывая душу героини и не успокаиваясь до тех пор, пока не добьются искомого, не достигнут предельной точности! Как, например, в тот раз, когда он заставлял ее во втором полустишье читать октавой выше, чтоб прозвучала паника, смятение. У Жана защемило сердце. Нет, эта связь важнее, чем любовные объятия, надежнее, чем эфемерные вздохи. Не может быть, чтобы настал такой пагубный день.

Кадки с деревьями вынесли наружу. Воздух напоен сладковатым цитрусовым запахом. Жану сказали, что с месяц назад его трагедию могли бы украшать белоснежные цветы, теперь же апельсины отцвели. А ему вдруг привиделся другой, совсем голый парк: жирная красная земля, зеленая трава, бурые кустики самшита и ни единого цветка.

Свежепостроенные залы Оранжереи вмещают столько же людей, сколько деревьев зимой — тысячу с небольшим, однако, говорят, король намерен эти залы увеличить. Жану льстит мысль, что празднествам король уделяет не меньше внимания, чем военным действиям, из чего можно заключить, что трагедии Жана не уступают в силе пушечным ядрам.

Театр располагался в конце аллеи, вдоль которой были расставлены гранаты, апельсины и огромные вазы, наполненные цветами лилий. Свечи в хрустальных канделябрах озаряли все вокруг ослепительным светом, еще и отраженным от мраморного портика. Для пьесы, действие которой происходит в спящем воинском стане на морском берегу, такого блеска не требовалось. Однако Жан не против — без этого сияющего пятна в конце аллеи ночь не настолько походила бы на день. От Жана — простота, от короля — роскошное обрамление, необходимое, чтобы она заблистала. Усаживаясь в первом ряду, он ощутил приятное головокружение.

Не успели смолкнуть аплодисменты, а король уже встал и пошел по аллее обратно, его свита — за ним. На очереди новое зрелище. Как удержать его внимание? Не стоит тратить силы, увещевает себя Жан, гонясь за невозможным, но тут ему сообщают, что король желает провести с ним время за беседой перед началом фейерверка над Большим каналом.

— Я хотел, чтобы в центре торжеств было нечто возвышенное, — заговорил король, — и правда же, мы в этом преуспели?

«Мы преуспели…» — это «мы» тает во рту у Жана, как кусочек сахара.

— Вы, знаю, не любитель роскоши, но в политических целях она весьма полезна. Тем более что мне такой союз по вкусу.

Король смолкает, повторяя фразу про себя — считает слоги.

— После ваших пьес невольно говоришь александрийским стихом.

Жан улыбается. А король добавляет, что во время спектакля сидячие силуэты придворных вырисовывались по сторонам от него, как китайские тени. Было одинаково отрадно смотреть и на то, что творится на сцене, и на эти неподвижные ряды. Хотя бы два часа никто не суетится и не интригует. Жан кивает, ему понятно: даже когда звучат его стихи, монарший долг не позволяет королю сосредоточиться.

— Пойдемте полюбуемся моим фейерверком.

Сначала Жан стоит с закрытыми глазами и вслушивается в гром пушек и шум ракет. Война звучит вот так? Потом, открыв глаза, глядит, как в небе пламенеют фигуры, как оно покрывается золотыми узорами. Россыпь звезд, сияющих сильнее настоящих, вспыхивает на миг и падает в канал. Воздух, вода и огонь сливаются воедино. Эта потеха превыше роскошного празднества, а король превыше всего.

В Париже «Ифигения» идет с триумфом. Король осыпает Жана почестями. Мало того что обретает форму воображаемая статуя, но и пласт земли под коленом, глядишь, обернется имением. Академик, государственный казначей, чего еще желать?

Маркиз несколько раз небрежно приглашает Жана в свой салон, на правах приятеля знаменитого человека, знававшего его, когда тот был еще никем, день за днем следившего за его успехами и теперь смотрящего на него благосклонно, как на пышно расцветшее растение.

— Ну что, довольны вы теперь, приобретя дворянство?

В улыбке и тоне маркиза Жан узнает привычную насмешку, ясно ему говорящую: как бы высоко он ни взобрался, есть преимущество, для него недостижимое, — родиться на том же, бесконечно отдаленном от простого люда, клочке земли, что король и маркиз. Он понимает: для высокородных нет ничего забавней, чем смотреть, как борются другие, следить за ставками и козырями в увлекательной игре. И у него хватает гордости сказать маркизу, что его салон изрядно потеряет, если он, Жан, перестанет его посещать. Прибавлять, что он именно так намерен поступать, нет смысла — маркиз это понял и сам. И говорит притворно оскорбленным тоном: «Ладно».