Ментенон его работа привела в восторг. Теперь никто не усомнится в праведности Жана. По слухам, королевская чета частенько коротает вечера под звуки его «Песен», король, снедаемый недугом, находит в них отдохновение, — но Жану все мерещится, как дергает губой его супруга, услышав строчку: «Во мне уживаются двое».
В Пор-Рояль привезли сердце Арно. Его набальзамировали в Брюсселе и отправили в Париж в сердцевидном же серебряном футляре. Король разгневается, если Жан туда поедет. Ему известно: несмотря на все учтивые манеры и слова, всех, даже самых защищенных, больно ранит, когда их предают или хотя бы им кого-нибудь предпочитают. Он бы и сам был уязвлен, избери вдруг король в придворные поэты не его, а кого-то другого, но все-таки решает ехать.
Впервые Жан переступил порог малой церкви. Его заметили, на него смотрят, кивком благодарят за то, что он пришел, он же не сводит глаз с невидимого под холстами сердца. Угадывает, будто прозревая насквозь, синеватые клапаны, блестящий шишковатый ком, как в давнишних рассказах Амона. «Увидеть бьющееся сердце — это чудо, — говаривал он. — Это значит увидеть вблизи тот импульс, что Господь вдохнул в материю, воплощение Его вселенской воли». В то время Жан не понимал, как можно видеть сердце бьющимся, сама эта возможность ему уже казалась чудом. Во время церемонии он не жалел, что прибыл в Пор-Рояль, не жалел и потом, когда пошел проведать тетушку. Она завела речь о близкой смерти, произнесла это слово, не опуская глаз. И Жан, стоявший у стены, не мог ответить, как обычно, что замолвит слово королю. Она сама ему сказала: «Теперь уж некому и нечего замолвить, а надобно лишь укрепиться перед встречей со смертью», — сказала медленно, раздельно, как бы желая, чтобы эта сцена отложилась в памяти племянника. Жан вдруг заметил, как торжественно застыла тщедушная фигурка тетки, и кивнул. Она смущенно замолчала, перевела дыхание и принялась расспрашивать его, как поживают семеро его детей. Но когда Жан собрался уходить, заговорила об Арно, о том что он, возможно, и спасется, невзирая на пристрастие, которое питал до самого конца.
— Какое пристрастие?
— Помилуйте, вы сами знаете…
Целью этих расплывчатых слов было немного задержать его, чтобы он не ушел слишком быстро. А Жан в эту минуту подумал, что внутри его не два, а три или четыре человека, так же как и в Арно, усердном затворнике и неутомимом переводчике Еврипида. В каждом из нас целое множество людей. Чему воспротивится эта толпа? Напоследок он спрашивает аббатису, что станется с сердцем Арно. Его похоронят? Где, кроме Пор-Рояля, видано, чтобы так погребали тела? Любовь и медицина это одобряют, но кто решится на такое варварство? Ему оно, однако, дорого, не меньше чем осины и самшит в старинном парке. Не думать больше. Очень медленно он поднимается по ста ступеням, утопая во мху и ногами и мыслями.
Король обрушил на него свою немилость. Велел сказать, что больше не желает его видеть в своих апартаментах. Жан всегда думал, что не вынесет опалы и умрет, тысячу раз на дню он представлял себе, как это будет, но все-таки остался жив. Слова тетушки роятся у него в ушах и придают повороту судьбы новый смысл: возвращения к давней закалке, замены неверной монаршей милости на глубинные корни. Если бы только он мог разогнать эту черную тучу, эту стаю стервятников, раздирающих в клочья тело без сердца, с тем чтобы еще пуще опорочить Пор-Рояль. Никогда прежде он не видывал такого исступления, такой лавины ненависти. Ему все снится по ночам лежащее на ложе сердце, точно готовая раскрыться, выплеснуться тайна. Наутро же оно рисуется ему холодным и немым. Он стал подолгу заниматься в кабинете со старшим сыном, много ему читает, показывает переводы, разбирает тексты древних авторов. Ловит себя на том, что повторяет сыну то, что когда-то внушали ему самому, бранит, когда тот недостаточно усерден. Когда однажды мальчик удивляется, почему у отца не слишком много книг, он машинально отвечает цитатой: «Non esse emacem, vectigal est». С разгона объясняет, что это слова Цицерона: лучший доход — поменьше тратить. Это совсем не скаредность, а величайший принцип, которому он следует в своем труде.