Слышались военные кличи, вопли мятежников. Жители Верхнего города превратились в обезумевшее стадо, которое неслось на легионеров, думая, что те обратятся в бегство, и это стадо стонало, когда на него, на детей, женщин и стариков, обрушивались копья, пики и мечи.
Я словно попал в царство смерти. Трупов было так много, что под ними не видно было земли, и солдатам, преследовавшим побежденных, приходилось взбираться на груды мертвых тел, среди которых я боялся узнать Леду.
Я был рядом с Титом и Иосифом Флавием. Лицо первого выражало одновременно решимость и отчаяние. Когда он обернулся к Иосифу, его взгляд говорил: «Я не хотел этого, но должен исполнить это».
Иосиф плакал.
Я присутствовал вместе с ним на собрании военачальников, которое Тит созвал в своей палатке. Генералы стояли плечом к плечу, в золоченых латах, в шлемах, надвинутых на глаза.
Тит сидел посреди палатки. Он спрашивал Тиберия Александра, командующего генеральным штабом, и генералов, своего друга Фронтона, который командовал двумя легионами Александрии, и Марка Юлиана Антония, прокуратора Иудеи. Каждому он задавал один вопрос: что делать с Иерусалимским Храмом, со священным зданием, в котором евреи поклоняются своему богу? Следует ли совершить кощунственный акт и разрушить его?
Он повернулся к Иосифу Флавию, но не спросил его.
Военачальники колебались.
— Сжечь, — ответил Тиберий Александр.
Разве не евреи превратили этот Храм в крепость? Теперь следует применить военный закон, поскольку евреи никогда не прекратят устраивать мятежи, до тех пор пока существует Храм, где они собираются со всех концов страны и даже из других провинций империи.
— Сжечь, — повторил другой военачальник. — Нужно, чтобы огонь навсегда уничтожил память этого народа.
Тит поднялся.
— Я никогда не мщу людям, разрушая их памятники, — заключил он. — Я никогда не обращу в пепел здание такой красоты. Богов, какими бы они ни были, следует почитать. Этот Храм станет одним из украшений империи. Он не должен быть уничтожен.
Но я видел, как поднимается пламя, как рушатся балки, как плавятся серебряные и золотые ворота. Говорили, будто какой-то солдат бросил факел в Храм во время сражения, а остальные последовали его примеру, настолько сильны были их ненависть и желание победить, смести наконец с лица земли восставший город и евреев, которые осмелились сопротивляться.
Огонь уничтожал евреев. Победа родилась в огне.
Евреи кидались в самое пекло, пытаясь потушить огонь.
Они кричали, когда поняли, что святилище и все здания вокруг, где хранились сокровища этого народа, золото, одежда священников и подсвечники, будут разрушены, а их бог ничего не делает, чтобы остановить огонь.
Азарт поджога и убийств охватил наших солдат. Они подхватывали горящие головни и с воем закидывали их в помещения, еще не охваченные огнем. Они подожгли ворота, покрытые драгоценными металлами, и галереи, где укрывались женщины с детьми, послушавшиеся священников, которые заверили их, что в этом священном месте они будут в безопасности. Теперь они тысячами бросались в огонь.
Тит, с непокрытой головой, без лат, подбежал к святилищу, он кричал, что следует остановить огонь и спасти это священное место. Но солдаты не слышали его.
Я был рядом с ним, среди генералов, когда он отдал приказ центурионам наказать легионеров, совершивших поджог. Солдаты, казалось, не чувствовали ударов древком, которыми награждали их центурионы. Они будто не видели ни Тита, ни трибунов. Они продолжали бросать в Храм горящие головни. Они хотели войти в святилище, чтобы добить евреев, которые продолжали сражаться посреди бушующего пламени.
Не слушая приказов Тита, они продолжали поджигать и убивать. Вновь прибывшие солдаты толкали тех, что находились впереди, так что некоторые из римлян падали в огонь, и сгорали вместе с телами, лежавшими на ступенях святилища.
Легионеры поджигали, убивали, грабили подземные помещения Храма. Открывали сундуки, полные монет, и набивали ими карманы.
Никогда еще в руки солдат не попадалась такая добыча. Двадцать девятого августа от еврейского сопротивления не осталось ничего — ни стен, ни высоких ворот, ни святилищ, ни дисциплины. Все евреи, независимо от того, кем они были, убиты. Храм сожжен дотла.
Никто не мог удержать этих сорвавшихся с цепи людей, и Тит в конце концов отказался от мысли подчинить их.