— Ну конечно же, мы…
— Буквально все в вас говорит о том, что вы вовсе не рады. У вас была большая цель — добраться сюда. Теперь все закончилось. Ведь это было лучшее время вашей жизни. Если хватит духу, попробуйте это отрицать.
От возмущения Сирокко чуть не лишилась дара речи.
— Да вы что? Как вы можете так говорить? Прямо у меня на глазах чуть не убили любимого мужчину. Меня и самое чуть не убили. Нас с Габи изнасиловали. Трое из нас прошли через аборт. Апрель превратилась в монстра. Август…
— Изнасиловать вас запросто могли и на Земле. Что же до остального… разве вы рассчитывали, что все будет легко и просто? Насчет аборта я действительно сожалею; больше такого не повторится. А в остальном — скажи, Сирокко, разве ты меня винишь?
— Ну, вообще-то я думаю, что вы…
— Тебе просто хочется меня обвинить. Тогда будет проще отсюда улететь. Тебе очень тяжело признать, что, несмотря на все несчастья твоих друзей — вины за которые ты, кстати говоря, не несешь, — что, несмотря на все это, ты пережила великолепное приключение.
— Более наглой лжи…
— Вот что, капитан Джонс. Я смею утверждать, что в капитаны ты никогда не годилась. Да, справлялась ты прекрасно. В чувстве долга тебе не откажешь. Ты справляешься чуть ли не со всем, за что берешься. Но ты не капитан. Не нравится тебе раздавать народу всякие приказы. Тебе по душе независимость. Тебе нравится отправляться в неведомые земли и выделывать там что-нибудь такое героическое. В прежние времена ты непременно сделалась бы путешественником или пиратом.
— Если бы родилась мужчиной, — уточнила Сирокко.
— Это оттого, что у женщин только в последнее время прорезался вкус к приключениям. Космос стал для тебя единственным достойным рубежом. Но его освоение проходит так упорядоченно, цивилизованно. Скучно, короче говоря. Это не для тебя.
Сирокко сдалась и оставила попытки возразить. Все это казалось ей так надуманно, что она позволила Гее и дальше нести околесицу.
— Да-да. В капитаны ты не годишься. А годишься ты именно для того, что последнее время проделывала. Ты взбиралась на неприступную гору. Общалась с удивительными существами. Потрясала кулаками перед неведомым и плевала в глаза божеству. Все это ты проделала. Тебе бывало больно; если ты пойдешь по этой дорожке и дальше, будет еще больнее. Ты будешь голодать, околевать от холода, истекать кровью и падать от усталости. Так чего тебе хочется? Провести остаток жизни за письменным столом? Тогда отправляйся домой. Тебя там ждут.
Глубоко-глубоко в бездонном изгибе ступицы послышался негромкий вой ветра. Где-то там громадные массы воздуха втягивались в вертикальную трубу 300 километров вышиной — трубу, населенную ангелами. Сирокко вздрогнула и глянула на Габи. Та улыбалась. "Интересно, что она поняла такого, чего не поняла я", — удивилась Сирокко.
— Так что вы мне предлагаете?
— Очень и очень долгую жизнь — с большими шансами на то, что она окажется совсем краткой. Я предлагаю добрых друзей и жестоких врагов, вечный день и бесконечную ночь, вдохновенную песнь и крепкое вино, победы и тяготы, славу и отчаянье. Я предоставляю тебе возможность прожить такую жизнь, какую ты никогда не проживешь на Земле. Какую не проживешь и в космосе. Но прожить которую ты все-таки надеешься.
Мне нужен мой представитель на ободе. У меня там давно такого не было, ибо требования мои высоки. Я могу наделить тебя определенными возможностями. Задания ты будешь определять сама, сама будешь выбирать рабочее время и нужных сотрудников, сама во всем разбираться. С моей стороны будет лишь некоторая помощь — но никакого вмешательства.
Как тебе понравится стать здесь Феей?
ГЛАВА XXVI
Сверху базовый лагерь экспедиции казался уродливым бурым цветком. Словно рваная рана открылась в почве к востоку от Титанополя — и уже начала выпускать наружу людей Земли.
Казалось, это никогда не кончится. Прямо на глазах у Сирокко, наблюдавшей за высадкой из свистолетовской гондолы, почва выпустила наружу громадную пилюлю синего студня. Пилюля тут же завалилась набок. Затем обволакивающее вещество быстро растаяло — и явило на свет Божий серебристый вездеход. Вспенив целое море грязи, машина неторопливо подобралась к ровному ряду из шести своих близнецов, что выстроились у комплекса несгораемых куполов. Наконец, из вездехода выбрались пятеро пассажиров.
— Шикарно вытряхиваются, — заметила Габи.
— Да уж. И это только наземная партия. Валли держит корабль в сторонке. Боится, что подцепят.
— А ты уверена, что хочешь туда спуститься? — спросила Габи.
— Хочу, не хочу. Должна. Сама знаешь.
Кельвин окинул лагерь критическим оком и хмыкнул.
— Если тебе все равно, — сказал он, — я лучше останусь здесь. А то еще сболтну чего-нибудь.
— Не беспокойся, Кельвин. Я смогу тебя защитить.
— Это еще надо проверить.
Сирокко пожала плечами.
— А ты, Габи? Тоже хочешь остаться?
— Я туда же, куда и ты, — просто ответила Габи. — Пора бы уже запомнить. А как ты думаешь, Билл еще там? Может, его уже эвакуировали?
— Думаю, он ждет. И, кстати говоря, я должна спуститься хотя бы ради того, чтобы взглянуть вот на это.
Она указала на блестящую груду металла в километре к западу от лагеря, также расположившуюся на цветке из вывернутой наружу почвы. Никакой конструкции в груде не проглядывало — не было ни малейшего намека на то, что когда-то она представляла из себя нечто большее, чем просто свалка металлолома.
То были останки "Укротителя".
— Ну, пора прыгать, — сказала Сирокко.
— …А также утверждает, что действительно защищала наши интересы в течение всего упомянутого акта агрессии. Никаких конкретных доказательств данных утверждений я предложить не могу. По существу, никаких доказательств здесь быть и не может, если не считать чисто прагматического, а именно — ее поведения на протяжении достаточно длительного периода времени. Однако я также не вижу никаких доказательств того, что она представляет собой какую-либо угрозу человечеству — сейчас или в будущем.
Откинувшись на спинку стула, Сирокко потянулась за стаканом воды, желая, естественно, чтобы там оказалось вино. Тьфу, вода. Перед этим она проговорила битых два часа — и лишь изредка ее отчет со своими подробностями и уточнениями перебивала Габи.
Находились они под округлым куполом, где располагался главный штаб наземной партии. Места в помещении вполне хватило семерым собравшимся там офицерами, Сирокко, Габи и Биллу. Двух женщин доставили туда сразу после приземления, представили всем присутствующим и предложили приступить к докладу.
Сирокко чувствовала себя не в своей тарелке. Команда «Союза» и Билл щеголяли немнущейся, алой с золотом униформой, без единого пятнышка. От них буквально несло чистотой.
И смотрелись они, на вкус Сирокко, чересчур по-военному. Экспедиция «Укротителя» всячески этого избегала — отменены были даже все воинские звания, за исключением капитанского. В то время, когда запускали «Укротитель», НАСА как раз мучительно стирала свою военную родословную. Их экспедиция снаряжалась под покровительством ООН, хотя отрицание ее американских корней было бы откровенным лукавством.
"Союз" же самим своим названием свидетельствовал, что народы Земли вступили в более тесное сотрудничество. А многонациональный экипаж окончательно доказывал, что эксперимент «Укротителя» сплотил всех для достижения общей цели.
Но военная униформа ясно говорила Сирокко, что это за цель.
— Итак, вы советуете нам продолжать мирную политику, — сказал капитан Свенссон. Он общался с присутствовавшими через телевизор, установленный на складной стол в центре помещения. Другой мебели, кроме стульев и стола, под куполом не было.
— Самое большее, что ты можешь потерять, это исследовательскую партию. Пойми, Валли. Гея прекрасно сознает, что дальше последует чисто военный акт и что следующий корабль будет вообще без экипажа. Что там будет только здоровенная водородная бомба.