— Женя, Женя⁈ Что у вас?.. — раздался перепуганный голос Насти, а затем — БАХ! — и моя усиленная дверь дрогнула.
Походу, бил Зубр.
Стоило оставить его сиятельство одного, и вот на тебе! Сначала кто-то завизжал, а потом громыхнуло так, что во всей усадьбе едва не повылетали стекла.
Зубр сорвался с места и, пока бежал, услышал, как в кабинете кто-то истерически хохочет. Похоже, Герасимова…
— Зараза!
Оказавшись в коридоре, он застал у двери в кабинет Анастасию Михайловну. Она долбила в нее кулаками и не могла пройти. Окно рядом было раскрыто нараспашку.
А за дверью теперь уже без перерыва звучал истошный крик.
— Василий, ты можешь открыть дверь⁈ — обернулась к дворецкому смертельно бледная Анастасия.
— Отойдите, — сказал Зубр, отодвинул девушку плечом, и напитал кулак силой.
Главное не перестараться и не разнести дверь вместе со всеми внутри…
Он вдарил в дверь без замаха, и окованная металлом поверхность лишь дернулась. Хмм, совсем забыл, что Михаил Александрович зачаровывал древесину. Обычная дверь уже давно бы разлетелась в щепки после такого удара.
Значит, придется приложить чуть сильнее…
И едва Зубр напитал кулак для борьбы с Таурусом, как замок щелкнул, и дверь сама собой приоткрылась.
За ней показалась Гама. При этом крики из кабинета зазвучали втрое громче.
— Прошу прощения, но хозяин занят! Проводит разъяснительную работу! — сказала она, улыбнувшись, и тут же захлопнула дверь у них перед носом.
— Что-то она долго… — проговорил Коля Кречетов, посматривая на избу, из которой не раздавалось ни единого звука. — Вдруг что-то случилось?
Они с Дашей, Костоправом и его псом, Джеком, расположились на лавочке у сарая. Охранники Кречетовых ждали у машины.
— Ничего не случилось, — вздохнул Костоправ. — Дай девочке побыть одной. Я ее понимаю. Когда-то давно у меня тоже была любовь всей жизни…
— И что с ней стало? — спросила Даша.
— Она оказалась полной сукой, и мне пришлось делать ноги, — ухмыльнулся Костоправ и сунул руку под телогрейку. — Но, чую, мы с ней скоро встретимся…
И он почему-то посмотрел на небо, где висела бледная громада Нексуса.
— Хочешь? — спросил лесник и сунул Коле фляжку, от которой сильно несло спиртом.
— А… можно? — спросил Коля, скосив глаза на охранников. Даша хихикнула.
— Пока мамка не видит, все можно, — подмигнул ему Костоправ. Кречетов-младший, ухмыльнувшись, взял фляжку и пригубил.
— Фу! Гадость какая!
— Дай сюда, — осмелела Даша и тоже приложилась.
Мигом покраснев, она отняла горлышко ото рта и закашлялась. Очки закачались у нее на ухе.
— Вот! Вы побольше хлебните, ваше благородие! Чтоб, так сказать, до кончиков пальцев дошло.
Коля выхватил у очумевшей Даши фляжку, сделал глубокий вдох и опрокинул ее. Тут нутро обожгло так сильно, что он едва не полетел на землю. Даша захохотала.
— Вот так, ваше благородие! Вот так! — закивал Костоправ, похлопав кашляющего Кречетова-младшего по спине. — А теперь, молодые люди, дайте обратно, а не то…
И вдруг изба разразилась диким карканьем.
— Ой… — пискнул Коля и сунул Костоправу фляжку. — Кажется, я перебрал?
— Нет, это…
Он не договорил, как окна избы вынесло наружу и на улицу вылетела туча воронов. С отчаянными криками они забились в воздухе, закружившись вокруг дома как черный вихрь.
Коля с Дашей приросли к месту. Джек поднял хвост и залился лаем.
— Да, дела… — проговорил Костоправ. — Кажется, девочка не выдержала…
Вороны бесновались все сильнее, и к детям подбежали охранники, чтобы увести их, но тут из леса показался мужчина, заросший недельной щетиной. Он сильно припадал на левую ногу, в руках у него был костыль.
Костоправ при виде него сплюнул.
— Не смог⁈
— Нет, — покачал он головой, пожав Костоправу руку. — Я полный идиот.
— Факт! — покачал Костоправ и ударил мужчину по спине. — Такую женщину нельзя бросать! А то она, глядишь, весь мир перевернет… и нас заодно!
Кивнув Коле с Дашей, мужчина побрел в сторону вихря. Казалось, только подойди к этой неистовой буре клювов, крыльев и когтей, как она сама подхватит тебя и разорвет в клочья.
Но мужчина отважно шагал в самый эпицентр.
— Глаза береги, слышишь! — крикнул Костоправ ему вслед, и тот, пригнув голову, подбежал к крыльцу и скрылся в доме.
— Тихо! — рявкнул я и, отряхиваясь, поднялся с пола.
От криков Герасимовой страшно болела голова, а ее, между прочем, минуту назад оторвало с корнем!
Гама щелкнула пальцами, и горло Светланы сдавило удавкой. Она закашлялась и начала краснеть. Кричать, к счастью, перестала.