– Да, я слышал их. Они внизу, на дне. Могу указать место. У Билла, как и у вас, сохранился приемопередатчик. У Август цел только приемник. Билл описал бросающиеся в глаза вехи, по которым его можно найти. Он сидит там уже два дня, и Август довольно быстро нашла его. Сейчас он регулярно посылает позывные. А Август только спрашивает об Апрель и плачет.
– Боже, – выдохнула Сирокко, – я так и предполагала, что она будет так себя вести. Ты не представляешь, где могут быть Апрель или Джин?
– Я думаю, что однажды слышал Джина – он плакал, как уже говорила Габи.
Сирокко задумалась, нахмурившись.
– Но почему Билл не слышит нас? Ведь наши передатчики работают на одном канале.
– Может быть, дело в помехах окружающей местности, – сказал Калвин. – Вас отделяла скала. Только я слышал обе группы, но ничего не мог поделать без передатчика.
– Следовательно, теперь он должен слышать нас, если…
– Не волнуйся. Сейчас они спят и не слышат тебя. Эти наушники жужжат не громче комара. Они должны проснуться через пять или шесть часов.
Калвин перевел взгляд с одной на другую.
– Люди, а нам ведь тоже не мешает поспать, вы шли двадцать пять часов.
Сирокко легко поверила ему. Несмотря на возбуждение, у нее слипались глаза. Но она еще крепилась.
– А как же ты, Калвин? Тебя ничего не беспокоит?
– Беспокоит? – переспросил Калвин, приподняв бровь.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Я не говорю об этом. Никогда, – сказал он, и у него, казалось, перехватило дыхание.
Сирокко не настаивала. Калвин казался спокойным, он как будто примирился с чем-то.
Габи встала и, потянувшись, зевнула во весь рот.
– Я за то, чтобы поспать, – сказал она. – Где мы ляжем, Роки?
Калвин тоже поднялся на ноги.
– У меня есть одно место, – сказал он. – Это здесь, на дереве, вы обе поместитесь. Я не буду ложиться, послушаю Билла.
Это было птичье гнездо, сплетенное из виноградной лозы. Калвин устлал его чем-то вроде перьев. Там было полно места, но Габи предпочла лежать поближе друг к другу, как они делали до этого. Сирокко заколебалась, но потом решила, что это не имеет значения.
– Роки?
– Что?
– Я хочу, чтобы ты была внимательна к нему.
– М-м-м? К Калвину? – сквозь сон пробормотала Сирокко.
– С ним что-то случилось.
Сирокко посмотрела на Габи покрасневшими глазами.
– Давай спать, Габи, ладно? – она вытянулась и похлопала Габи по ноге.
– Просто будь осторожнее, – пробормотала Габи.
«Если бы был хоть какой-нибудь признак утра, – зевая, подумала Сирокко, – вставать было бы гораздо легче. Что-нибудь вроде кукарекающего петуха или поднимающегося из-за склона солнца».
Габи все еще спала рядом с нею. Сирокко вылезла из гнезда и встала на широкой ветви дерева.
Калвина нигде не было видно. Завтрак находился на расстоянии вытянутой руки: пурпурные плоды размером с ананас. Сирокко сорвала один и съела его вместе с кожурой. Она начала карабкаться вверх. Это оказалось неожиданно легко – она поднималась как по лестнице. Взбираться по этому дереву было одно удовольствие, ничего подобного она не испытывала лет с одиннадцати. За наросты на бугристой коре было удобно держаться. Сирокко добавила еще несколько царапин к имеющимся, но это была невысокая цена, и она охотно платила ее.
Впервые за все время пребывания на Фемиде она чувствовала себя счастливой. Встречу с Габи и Калвином она не считала, так как та радость граничила с истерией. Сейчас же это было просто ощущение радости.
Она никогда не была угрюмой личностью. У нее были хорошие минуты на «Властелине Колец», но это не было полной радостью. Пытаясь воссоздать то время, когда она испытывала всеобъемлющее счастье, она пришла к выводу, что это была вечеринка, во время которой она узнала, что после семи лет испытаний у нее есть команда. Сирокко улыбнулась при этом воспоминании; это была очень хорошая вечеринка.
Но вскоре она отогнала все мысли и позволила своей душе парить в свободном полете. Она не чувствовала своего тела. Взбираясь обнаженная на дерево, Сирокко испытывала ошеломляющее ощущение свободы. До сих пор нагота доставляла ей чувство досады и опасности, теперь же она наслаждалась ею. Она ощущала под пальцами грубую кору дерева и гибкие ветви. Ей хотелось закричать по-тарзаньи.
Добравшись до вершины, она услышала звук, которого раньше не было. Это был повторяющийся треск, исходящий из точки где-то за желто-зелеными листьями. Это было впереди нее, несколькими метрами ниже. Она спустилась на горизонтальный сук и осторожно поползла в сторону от ствола.
Перед ней была серо-голубая стена. Она не имела понятия, что это. Треск послышался опять, теперь он стал громче и раздавался немного выше. Впереди передвинулся пучок сломанных веток и исчез. Затем неожиданно появился глаз.
– Ой! – завизжала Сирокко. Она не помнила как отскочила метра на три, глядя на приковывающий к месту чудовищный глаз. Он был величиной с обхват ее рук, он влажно поблескивал и был удивительно человеческим.
Он моргал.
Со всех сторон, как в отверстии кинокамеры, его окружала сокращающаяся тонкая пленка, затем опять послышался треск, такой же частый, как моргание.
Не чувствуя, как она расцарапывает колени, Сирокко бросилась вниз, не переставая громко вопить. Проснулась Габи. В руках у нее была бедренная кость убитого животного, и она была готова ее использовать.
– Вниз, вниз! – отчаянно кричала Сирокко. – Там, наверху, что-то такое… Ему это дерево – как нам зубочистка!