– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я говорю о том, что если я сейчас уйду, это будет конец нашим отношениям, потому что я не буду ждать, чтобы ты охранял меня.
– Я не думаю, что ты…
Она не закричала, и хорошо сделала. Она даже сумела после всего выдавить из себя горькую улыбку. Это испугало Билла. Габи просунула голову в дверь, но тут же исчезла, когда Сирокко не заметила ее присутствие.
– Ладно, ладно, – сказала она. – Я слишком остро реагирую. Это потому, что я потеряла мой корабль и должна компенсировать это, покрыв себя триумфом. Я расстроена, так как не в состоянии снова собрать команду вместе и сделать ее действующей, не могу воздействовать даже на человека, который, как я думала, уважает мои решения, я должна делать то, что скажет он. Да, я со странностями. Я знаю это. Может быть, я придаю слишком большое значение вещам, которые воспринимала бы иначе, будь я мужчиной. Становишься чувствительным, когда снова и снова тебя постигает неудача и тебе надо быть вдвое лучше, чтобы получить работу.
Ты не согласен с моим решением идти наверх. Ты возражаешь, выдвигаешь свои контраргументы. Ты говорил, что любишь меня. Я не думаю, что ты продолжаешь меня любить, мне жаль, что все так обернулось. Но я приказываю тебе ждать здесь пока я вернусь и не говори мне больше об этом ничего.
Губы Билла были непреклонно сжаты. Потом он сказал:
– Я не хочу, чтобы ты шла потому, что я люблю тебя.
– Боже мой, Билл! Я не хочу такой любви! «Я люблю тебя, поэтому стой смирно, пока я не привяжу тебя». Какую боль ты причиняешь этим. Если ты не можешь понять меня как женщину, не в состоянии позволить мне принимать собственные решения и позаботиться о самой себе, то ты вообще не можешь обладать мной.
– А какая должна быть любовь?
Сирокко почувствовала, что готова заплакать, но знала, что не заплачет.
– Я сама хотела бы это знать. Наверное, не такая. Наверное, один должен проявлять заботу о другом, это не значит, что я предпочла бы найти мужчину, который зависел бы от меня, потому что иначе я не могу. Не лучше ли просто заботиться друг о друге? Я имею в виду, что когда слаб ты – я помогаю тебе, когда слаба я – ты поддерживаешь меня.
– Похоже, ты никогда не бываешь слабой. Ты только что сказала, что можешь позаботиться о себе сама.
– Каждому человеку свойственно быть слабым. Если ты думаешь, что я не слабая, то ты не знаешь меня. Я сейчас как малое дитя, задаюсь себе вопросом, позволишь ли ты уйти мне, даже не поцеловав на прощание и не пожелав мне удачи…
– Проклятье, не хватало еще этих слез! – Сирокко быстро вытерла глаза, не желая использовать свои слезы как оружие. – Как победить в этой безвыигрышной ситуации? – Независимо от того слабой или сильной она была, она всегда оборонялась.
Сердце у Билла дрогнуло, он притянул ее и поцеловал. Когда они оторвались друг от друга, казалось мало что уже можно было еще сказать. Сирокко не могла сказать, какая у него была реакция на ее сухие глаза. Она знала, что ему больно, но не стало ли ему от этого еще больнее?
– Возвращайся как можно скорее.
– Хорошо. Не волнуйся слишком обо мне. Я слишком слабая, чтобы убить.
– Не знаю.
– Два часа, Габи, поднимаемся.
– Знаю, знаю. Не говори мне об этом, ладно?
Цеппелин выглядел даже большим, чем раньше. Он сидел в долине к востоку от города титанид. Обычно цеппелин никогда не спускается ниже верхушки деревьев. Было необходимо погасить все огни в городе, чтобы уговорить его приземлиться.
Сирокко оглянулась на Билла, стоявшего на костылях возле соломенной подстилки, которую титаниды выносили для него на улицу. Он помахал ей рукой и Сирокко помахала ему в ответ.
– Меня мутит, Роки, – сказала Габи. Зубы у нее стучали. – Разговаривай со мной.
– Спокойно, девочка, спокойно. Открой глаза, смотри, куда мы идем. Ооп!
Внутри желудка цеппелина стояли в очередь с десяток животных, они были похожи на пассажиров подземки, спешивших попасть домой. Толкаясь, они выскакивали наружу, Габи сбили с ног.
– Помоги мне, Роки! – отчаянно попросила она, рискуя лишь разок поднять глаза на Сирокко.
– Разумеется, сейчас. – Она швырнула свой ранец Калвину, который был уже внутри с Джином, и помогла Габи подняться. Она была такая крошечная, и такая холодная.
– Два часа.
– Два часа, – с трудом повторила Габи.
Послышался быстрый стук копыт и появилась Волынка. Она схватила Габи за руку.
– Вот, моя маленькая, – пропела она, – это поможет тебе, – и она подала Габи бурдюк с вином.
– Откуда ты знаешь… – начала было Сирокко.
– Я увидала страх в ее глазах и вспомнила услугу, Которую она оказала мне. Я поступила правильно?
– Ты изумительна, дитя мое! Спасибо тебе за нее.
Сирокко не сказала Волынке, что специально для этой цели у нее в рюкзаке имелся бурдюк с вином.
– Я не буду опять целовать тебя, так как ты сказала, что вернешься. Удачи тебе и пусть Гея вернет вас нам!
– Удачи!
Отверстие медленно закрылось.
– Что она сказала?
– Она хочет, чтобы ты напилась.
– Я уже пила. Но сейчас, когда ты напомнила…
Сирокко стояла около нее, пока Габи пила вино, пока не очутилась на грани бессознательности. Когда Сирокко убедилась, что с Габи все в порядке, она присоединилась к мужчинам в передней части гондолы.
Они были уже в воздухе. Водный балласт все еще выплескивался через отверстие, расположенное около носа цеппелина.
Вскоре они уже скользили над поверхностью каната. Посмотрев вниз, Сирокко увидала деревья и пространства, поросшие травой. Частично канат был полностью заросший. Он был такой большой, что был похож на плоскую ленту земли. Пока они не достигли крыши, им не грозила опасность упасть.