– Два великих ума, – сказала Сирокко. – Сегодня пятнадцать, завтра двадцать. Дней через пять мы будем у крыши.
Сирокко растянулась на земле и наблюдала за перемещением цветовых оттенков на листьях над головой.
– Габи, ты дежурная. Поройся в мешке и найди нам что-нибудь поесть. Я готова съесть титаниду.
Вторая ночь наступила лишь через пять часов после первой, так как Сирокко посчитала это необходимым.
– Благодарю тебя, Госпожа Время, – вздохнула Габи, растянувшись на подстилке. – Если мы постараемся, то можем установить новый рекорд. Двухчасовой день!
Джин лег рядом с ней.
– Когда ты разведешь костер, Роки, я покажу тебе, как готовится филе. А между тем и тихонько прогуляешься, хорошо? Когда твои колени треснут, я проснусь.
Подбоченившись, Сирокко пристально посмотрела на них.
– Так что это происходит, а? У меня для вас есть небольшая новость. Я старше вас.
– Она что-то сказала, Джин?
– Я ничего не слышал.
Сирокко прихрамывая бродила вокруг, пока не набрала достаточно дров для костра. Стать на колени, чтобы начать разводить костер, оказалось сложной проблемой, она казалась неразрешимой. К тому примешивалась щемящая обида на то, что они не захотели войти в ее положение.
Но спустя некоторое время мясо шипело в жиру, и носы Джина и Габи повернулись на источник восхитительного запаха.
У Сирокко едва хватило сил присыпать угли землей и развернуть подстилку. Она уснула не дойдя до нее.
Второй день был настолько легче второго, насколько чикагский пожар легче землетрясения в Сан-Франциско.
Они преодолели десять километров склона, который становился постепенно все круче, это заняло у них восемь часов. После этого Габи заметила, что у нее такое чувство, что ей не восемнадцать лет, а семьдесят восемь.
Пришло время менять тактику восхождения. Все усиливающая крутизна склона делала весьма трудной ходьбу даже на четвереньках. Ноги их постоянно скользили, они сползали вниз, широко раскинув руки, и ноги цеплялись за землю, чтобы не скатиться вниз.
Джин предложил по очереди брать конец веревки и ползти вверх, пока ее хватит, потом привязать веревку к дереву. Двое остальных будут ожидать внизу, затем, подтягиваясь на веревке, поднимутся до места ее крепления. Тот, кто идет впереди, в течение десяти минут тяжело работает, пока двое остальных отдыхают, затем он отдыхает два периода и опять идет вперед. За один раз они делали триста метров.
Сирокко посмотрела на ручей около их третьей стоянки и подумала о том, что неплохо было бы искупаться, но потом она отбросила эту мысль. Есть – вот что она хотела. Джин, слегка ворча, взялся в свою очередь за сковородку, заступив на дежурство.
Сирокко и в самом деле чувствовала себя довольно хорошо, проверяя запас продуктов в рюкзаке.
На пятый день они прошли двадцать километров за десять часов. И в конце дня Джин попытался схватить Сирокко.
Они разбили лагерь около ручья, который был достаточно широк, чтобы в нем можно было искупаться. Сирокко разделась и вошла в воду. Хорошо было бы иметь мыло, но на дне ручья был хороший песок, и она потерла им себя. Вскоре к ней присоединились Габи и Джин. Позже Габи ушла по поручению Сирокко за свежими фруктами. Полотенец у них не было, и она стояла и обсыхала у костра, когда Джин обнял ее.
Сирокко подпрыгнула, разбрасывая горящие веточки и сбросила его руки со своих грудей.
– Эй, прекрати это!
Борясь, она вырвалась от него.
Джин совершенно не смутился.
– Прекрати, Роки. Можно подумать, мы никогда раньше не касались друг друга.
– В самом деле? Ладно, я не люблю, когда на меня нападают исподтишка. Держи свои руки при себе.
Джин казался раздраженным.
– Ты так и собираешься стоять? А что, ты думаешь, я должен делать, когда рядом бегают две обнаженные женщины?
Сирокко потянулась за одеждой.
– Я не знала, что вид обнаженной женщины заставляют тебя терять над собой контроль. Я это запомню.
– Теперь сердишься ты.
– Нет, я не сержусь. Мы собираемся жить какое-то время вместе, и нам этого допускать нельзя, – Сирокко застегнула застежки на блузе и какое-то мгновение осторожно смотрела на Джина, затем подбросила сучья в костер, не отрывая от него настороженного взгляда.
– Тем не менее, ты продолжаешь на меня сердиться. Я не хотел тебя обидеть.
– Просто не надо хватать меня вообще.
– Я послал бы тебе розы и конфеты, но это слегка неисполнимо.
Сирокко улыбнулась и немного расслабилась. Это было больше похоже на прежнего Джина, который брался усовершенствовать все, что ни попадалось ему на глаза.
– Послушай, Джин. Мы не были великолепной парой на борту корабля, и ты сам это знаешь. Я устала, голодна и до сих пор чувствую себя грязной. Все, что я могу тебе сказать – это, если я буду к чему-нибудь готова, я скажу тебе об этом.
– Достаточно честно.
Пока Сирокко возилась с костром, тщательно следя, чтобы он не выходил за пределы углубления, вырытого ими в земле, они не сказали больше друг другу ни слова.
– Ты… у тебя происходит что-то с Габи?
Кровь прилила к лицу Сирокко, она надеялась, что в свете костра он этого не заметит.
– Это не твое дело.
– Я всегда подозревал, что она лесбиянка, – сказал Джин, – но не думал, что и ты тоже.
Сирокко глубоко вздохнула и пристально посмотрела на Джина. Сумерки не позволили хорошо рассмотреть выражение его лица, заросшего светлой бородой.
– Ты специально раздражаешь меня? Я уже сказала, что это не твое дело.