– Если бы это было не так, ты просто бы сказала об этом.
Что со мной происходит, – думала Сирокко, – почему у меня по коже бегут мурашки? В спорах Джин всегда давил своей твердолобой логикой. Его фанатизм явно не проявлялся и был социально приемлемым, иначе его никогда бы не выбрали для экспедиции на Сатурн. Джин был довольно бесцеремонен в общении и искренне удивлялся, когда на него обижались за нетактичность. В общем-то, он был обычным человеком с некоторой поправкой на его психологические особенности, но несколько эксцентричный.
Так почему она так неловко чувствует себя, когда он смотрит на нее?
– Наверное, лучше все-таки тебе все рассказать, чтобы ты не травмировал Габи. Она влюбилась в меня. Это каким-то образом связано с изоляцией; я была первой, кого она увидела после пережитого кошмара, и у нее развилось это пристрастие. Я думаю, у нее это пройдет, так как она до этого не была гомосексуалкой. Как, впрочем, и гетеросексуалкой.
– Может быть, она это скрывала, – предположил Джин.
– В этом-то возрасте? Девятнадцать-двадцать лет? Ты меня изумляешь, Джин! От тестов НАСА ничего невозможно скрыть. Конечно, она имела гомосексуальную любовную связь. Так же, как и я, и ты. Я читала твое досье. Ты не хочешь сказать мне, сколько тебе было лет, когда это случилось?
– Я был еще ребенком. Дело в том, что я рассказывал ей об этом, когда мы занимались любовью. Ты знаешь, что не последовало абсолютно никакой реакции? Держу пари, что непохоже, что вы вдвоем занимаетесь этим.
– Мы не… – Сирокко оборвала себя, удивляясь, что она так далеко зашла в разговоре об этом.
– Все, беседа окончена. Я больше не хочу об этом говорить, кроме того, возвращается Габи.
Подошла Габи и бросила у ног Сирокко полную сетку фруктов. Она присела на корточки, задумчиво перевела взгляд с одного на другого, затем встала и начала одеваться.
– У меня горят уши, или мне это только кажется?
Ни Сирокко, ни Джин ничего не ответили, и Габи вздохнула.
– Ну что, опять то же самое. Я думаю, что начинаю соглашаться с теми, кто говорит, что цена космических полетов людей обходится дороже, чем они того стоят.
Пятый день похода привел их в окончательную ночь. Здесь был сейчас лишь призрачный свет, отражающийся от дневных зон по обе стороны изгибов. Этого света было немного, но достаточно.
Подъем становился круче, слой почвы тоньше. Часто начали встречаться обнаженный теплые пряди. Они начали идти в связке и внимательно следили за тем, чтобы пока один поднимается, двое остальных обязательно крепко держались.
Но даже здесь растительная жизнь Геи не прекращалась. Из корней массивных деревьев, глубоко вросших в канат, пробивались побеги, которые, цепляясь, ползли по поверхности и упорно тянулись к жизни… Усилия, с которыми они боролись за жизнь, лишали их всякого очарования. Они были чахлые и одинокие, корни у них были полупрозрачные, их листья имели разве что названия листьев. Временами корни этих деревьев можно было использовать вместо лестницы.
К концу дня они прошли по прямой семьдесят километров и на пятьдесят километров приблизились к ступице. Деревья стали совсем тонкие, путешественники поднимались теперь выше уровня крыши, приближаясь к клиновидному пространству между канатом и колоколообразной пастью спицы Реи. Оглянувшись назад, можно было увидеть раскинувшийся внизу Гиперион, как будто они летели на самолете, привязанном чудовищной веревкой к каменному выступу, называемому местом ветров.
В начале седьмого дня пути они увидели яркий блеск стеклянного замка. Сирокко и Габи припали к земле в сплетении корней дерева и наблюдали, как Джин тащит веревку к нижней части строения.
– Наверное, это то самое место, – сказала Сирокко.
– Ты имеешь в виду, что это вестибюль подъемника? – фыркнула Габи. – Если это так, то я скорее проехала бы по американской горке с бумажным заграждением.
Это было что-то наподобие итальянского дома на холме, но сделанном их сахара, как конфета на палочке, миллион лет назад и наполовину расплавленный. Купола и балконы, арки, несущие опоры, зубцы стен и крыши в виде террас осели на выступающих уступах и свисали оттуда как застывший сироп из вафельного стаканчика. Высокие веретенообразные башни склонились под разными углами, как карандаши в стакане. По углам, медленно перемещаясь, искрился то ли снег, то ли кондитерский сахар.
– Это корпус старого корабля, Роки.
– Я сама вижу. Дай мне самой все это представить, ладно?
Замок молчаливо сражался с тонкими белыми виноградными лозами. Он казался холодным и неприветливым; замок был жестоко изувечен, Но когда Джин, Габи и Сирокко подошли поближе, они услыхали сухой смертельный шорох виноградной лозы.
– Как испанский мох, – заметила Габи, выдернув горсть переплетенной массы.
– Но крупнее.
Габи пожала плечами:
– Гею с ее размахом это не волнует.
– Здесь наверху есть дверь, – крикнул им Джин. – Хотите войти?
– Еще бы!
От выступа до стены замка было пять метров. Неподалеку находилась закругленная арка. Она была не намного выше Сирокко.
– Вот так так! – выдохнула Габи, опершись на стену. – Оказывается, достаточно идти на уровне земли, чтобы началось головокружение. Я забыла, почему это происходит.
Сирокко зажгла лампу и пошла с Джином через арку в стеклянный холл.
– Лучше держаться вместе, – сказала она Джину.
По всей видимости, это была не лишняя предосторожность. Из-за того, что не вся поверхность была полностью отражающая, это место имело много общего с зеркальными домами на карнавалах. По обе стороны от них через стены были видны другие комнаты, стены которых тоже были стеклянными и сквозь которые были видны следующие комнаты.